Порфира и олива

— Я чувствую себя здесь такой одинокой. Одинокой и чужой. Кто я? Приемная дочь сенатора-сирийца, непрошеный «дар», который сенатор преподнес, побуждаемый Цезарем. В тиши этих стен я — та, кем пренебрегают, хотя на людях оказывают все знаки почтения. Я их ненавижу: папаша — старый кабан, сынок — молочный поросеночек, которого только и делают, что без устали откармливают. Твое присутствие, Калликст, очень бы меня поддержало.

Хотя мысли его блуждали за тысячу лье от невеселых забот племянницы Карпофора, Калликст поневоле испытал жалость к этой женщине, в которой не осталось ничего от былой самонадеянности. Этого упоения собой, которое было в ней так сильно, что подчас заставляло забыть о жесткой сухости ее черт. Теперь это ушло. Огонь погас.

Он собрался ответить, но тут вдруг из-за дверных занавесей донеслись громкие голоса и шум торопливых шагов.

— Да что там такое? Похоже, на кухне какой-то переполох. Горгона, что...

Договорить она не успела. Занавеси взметнулись, словно от порыва ветра. Отброшенная с дороги без малейшей обходительности, Маллия отлетела к стене. Перед ее изумленным взором предстал Елеазар. Всклокоченный, с перекошенным лицом, в темном плаще, накинутом на плечи, он дрожащей от возбуждения рукой направил свой стилет в грудь Калликсту. За его спиной вырисовывалась округлая фигура Дидия Юлиана. Он так до сих пор и оставался при своей набедренной повязке, розовая кожа еще влажно лоснилась — видно, его только что вытащили из воды, второпях прервав купание. Держась несколько в сторонке, стояла юная рабыня Горгона, вероятно, она-то их сюда и привела.

— Значит, мне еще раз выпало повидать тебя, Калликст! Но что-то мне сдается, недолго нам с тобой наслаждаться этой нечаянной встречей. Ты сильно просчитался, раз вздумал вместо меня прихватить эти двадцать талантов.

Продолжения фракиец дожидаться не стал. Он все еще держал в руке кубок массийского вина, и теперь резким движением выплеснул его содержимое вилликусу в лицо. Захваченный врасплох, сириец отшатнулся, хлопая глазами. Но едва он начал приходить в себя, как нанесенный со всего размаха удар тяжелым серебряным кубком с инкрустацией из драгоценных камней оглушил его до полусмерти. В тот же миг Калликст вырвал у него стилет и ринулся прочь из комнаты.

Опасаясь, как бы этим клинком и его не зацепило, Дидий Юлиан счел более разумным попятиться, не путаться под ногами. Промчавшись через атриум, Калликст с быстротой молнии вылетел наружу. Сенатор, еще не оправившись от потрясения, открыл было рот, чтобы созвать рабов, послать их в погоню, но тут в его жирное предплечье впились острые ногти, да так, что он взвыл от боли. Повернувшись, он оказался лицом к лицу со своей супругой, она смотрела на него с таким выражением, какого он у нее никогда не видел.

Выскочив на улицу, Калликст забрался на свою лошадь и галопом поскакал прочь. Опрокинул в горячке бегства корзины торговца фруктами, распугал прохожих, чуть не налетел на чьи-то вильнувшие в сторону носилки. Его раны тотчас стали напоминать о себе, он чувствовал, как они открываются на каждом ухабе. В этой бешеной гонке он несколько раз едва не погиб: как раз примерно на высоте его головы торчали балки стропил, служившие основанием для вторых этажей, но он каким-то чудом всякий раз успевал нагибаться, проносясь под ними. Придержал коня он лишь тогда, когда достиг Тибра.

Все еще переживая потрясение, вызванное неожиданным появлением сирийца, он по Фабрициеву мосту перебрался на другой берег. Без упущенных двадцати талантов путь к свободе закрыт, это очевидно. Если сейчас волшебная удача помогла ему ускользнуть от вилликуса, рано или поздно его выследят охотники за беглыми рабами или соглядатаи на службе у властей. К тому же весьма вероятно, что эти последние, принявшись за расследование, заинтересуются теми, с кем он, как известно, водил дружбу. Это самым решительным образом сводит на нет надежду связаться с Фуском.

Поскольку он ехал все время прямо, в направлении театра Марцелла, попадалось много прохожих с другого берега реки, идущих ему навстречу, и беглецу казалось, что все они бросают на него пронзительные обвиняющие взгляды. В голове у него все больше мутилось, и наступил момент, когда он осознал, что находится на перекрестке, откуда начинается Остийская дорога, ведущая к вилле Карпофора.

Елеазар тоже наверняка отправится по этой дороге.

— А что если устроить ему засаду?

У самых городских ворот? Слишком рискованно. Нет, если он хочет все же урвать двадцать талантов Юлиана, остается единственный способ: перехватить управителя, когда он уже возвратится в поместье. Разумеется, это чистое безумие. Но «Изида» отплывает завтра с первыми лучами утренней зари.