Порядочная женщина

Уильям закончил, но остался на ней. Он лежал молча, не шевелясь. Альва тоже не двигалась. Если бы она не чувствовала его и не слышала его дыхание, то могла бы подумать, что муж умер.

Наконец он поднялся. Альва подождала, пока он поправит одежду – обычно он делал это одним движением, а сегодня почему-то медлил. Она чувствовала – Уильям хочет ей что-то сказать, но спустя мгновение он отошел от постели и вышел из комнаты, так и не проронив ни слова.

Подобное повторилось трижды в течение следующей недели, пока Альва не выдержала и не спросила прямо:

– Вы хотите мне что-то сказать?

Она одернула сорочку и села в кровати. В комнате царила темнота.

– Да. Да, я хотел поблагодарить вас. За то, что вы сделали. За то, что пригласили к нам леди Астор. За бал. За все.

– Вот как.

– О вас все говорят. Все жены без конца твердят мужьям, как вами восхищаются.

– Очень мило.

– Действительно. Ну, значит, доброй ночи.

– Доброй ночи.

Как славно со стороны Уильяма сказать ей это. И как забавно, что он так долго собирался со словами. Брак – странная и совершенно непонятная вещь. Хотя их собственный брак, кажется, начинал налаживаться.

Повышенный интерес Уильяма к Альве не угасал все лето и осень, а потому она нисколько не удивилась, когда в декабре месячные не начались. Не удивилась и тому, что у нее ушло так много времени, чтобы забеременеть. В предыдущем январе ей исполнилось тридцать лет. «Просто вы стареете», – сказал доктор, проверяя ее положение. Очевидно, решил не упустить возможности уколоть ее. Видно, он все еще помнил, какой несговорчивой она была, рожая Консуэло.

В первый день Нового года Альва написала леди Си:

«Как говорится, феникс возрождается из пепла. Я не только добилась невероятного успеха в свете, но и получила новый подарок судьбы – я жду малыша, он должен появиться на свет в июле. Когда я сообщила эту новость Уильяму, он купил мне шубу из русского соболя. Я надела ее сегодня, когда ездила к Кэролайн Астор – наверное, это выглядело как не самый тактичный намек на то, что семья ее мужа изначально занималась торговлей мехами.

Я читала в газетах о вашем сэре Фрэнсисе Гальтоне, ученом, который призывает к строгому отбору партнеров для получения более совершенного потомства. Что бы ни навыдумывал себе Гальтон, ни один из нас не лучше другого. Я вполне могла бы сейчас быть той, кто продает меха, а не носит их».

Глава 7

Спустя два года, сидя в розовом салоне у Элис в доме номер 1 на Западной Пятьдесят седьмой улице, Альва пыталась смириться с невообразимой утратой. Двумя днями ранее мистер Вандербильт попытался встать с кресла в собственном салоне и упал замертво. Какой незыблемой казалась ей жизнь в последнее время. И какой иллюзией оказалась эта незыблемость. Удобной, но совершенно ненадежной иллюзией.

Альва терпеть не могла эту комнату. В ней было столько французских панелей, мебели, драпировок и ковров, словно хозяева готовились к приезду самого Людовика XVI. Какой во всем этом смысл, если в любой момент смерть может прийти и забрать у тебя отца или, Боже упаси, ребенка? Недавно появившийся на свет ребенок Альвы, Гарольд, ее маленькое солнышко, был столь же уязвим, как и остальные. Как Вилли. И Консуэло. Еще недавно Альва чувствовала себя вполне уверенно, наблюдая, как дети играют под осенним солнцем – Вилли «обучал» Гарольда управляться с игрушечным яликом, а Консуэло сидела на носу с книгой на коленях и изображала королеву, хотя ей и не очень-то нравилась такая роль. На вопрос Вилли о том, кем же она хочет быть, Консуэло ответила: «Поэтессой». «Может быть, ты будешь королевой-поэтессой?» – уточнил Вилли. Консуэло подумала и кивнула: «Ладно, звучит неплохо». Идиллический день. Судя по всему, день, в который мистер Вандербильт умер, для него тоже был идиллическим – до того момента, когда его сердце внезапно остановилось. Не важно, хорошие мы или плохие. Надеяться нам одинаково не на что.

Сидя рядом с Элис на жестком диванчике, обитом парчой, Альва произнесла:

– Не знаю, как я это переживу. Он был прекрасным человеком.

– Вы увидитесь с ним в раю, если на то будет воля Божья.

– Я нахожу в этом обещании не больше утешения, чем миссис Вандербильт, которой вы говорили то же самое прошлым вечером.