Но прежде, чем я двинулся с места, тело зверя начало стремительно изменяться. Она словно бы распрямлялась, вырастая на глазах. Несколько мгновений я не мог уловить её облик — и вдруг увидел, что передо мной стоит девушка, одетая в зелёный егерский наряд. Её рыжие волосы были стянуты в пучок. Она довольно оскалилась, показав мне два ряда острых клыков, и, размахнувшись, врезала затянутым в кожаную перчатку кулаком мне в челюсть.
Я не успел увернуться, удивиться или возразить. В ушах зазвенело, перед глазами мелькнуло голубое небо, и я исчез из этого мира.
Угли и Лёд
Ликс, пронёсшийся вниз по ступенькам башни со скоростью пули, уже пару минут слонялся по ступеням перед порталом входа, расшвыривая ботинками жёлтые и красные кленовые и дубовые листья, когда Вилириан, наконец, вышел на улицу. На лице Архонта Непреклонности сияла лихая улыбка.
— Ну что, — подросток невольно улыбнулся сам, видя такого весёлого отца. — Куда пойдём?
Вилириан глянул на серое небо; чутьё потомственного Ван-Елдэрца подсказывало ему, что не более чем через полчаса зарядит дождь.
— Куда-нибудь недалеко? В "Шмеля"?
Ликс вздохнул.
— Пап, мне не восемь лет.
— Хм… а скажи, Ликс, а ты случайно не можешь посещать «Угли и Лёд»?
Этот легендарный ресторан принимал только людей искусства, не делая исключений ни для кого, будь ты хоть сам Верховный Старший.
— Ага, — кивнул тот. — Представляешь, получил приглашение с полгода как. Как цирковой артист.
— Ты цирковой артист? — удивился Вилириан. — Как так получилось?
Он сбежал по ступенькам, не оборачиваясь.
Ликс, точным пинком запулив жёлудь в статую Алого брата, поспешил за ним.
— Ну, пару лет назад я посоветовал Вайшу, как нужно содержать игуан. Мы с ним задружились, и я стал посещать других зверей… Потом лемуры ко мне очень привязались, и отказались выходить на сцену без меня. Тогда меня нарядили в дерево, и они делали свой номер на мне, представь! Вот. Потом Вайш понял, что моё присутствие на сцене успокаивает зверей, и я теперь каждую декаду пару раз работаю на манеже. В костюме. У меня вроде как талант к дрессуре. Так что да, я цирковой!
— Почему я об этом ничего не знаю, хм, — пробормотал Вилириан. — Что ж, прекрасно. Значит, нам только дойти до конца проспекта. Посидим в «Угли и Лёд», расскажу тебе хорошие новости.
— А ты что, тоже человек искусства?
— Я поэт, — хмыкнул Вилириан.
— Почему я об этом ничего не знаю? — рассмеялся Ликс.
— Потому что я перестал публиковать стихи ещё до твоего рождения, — улыбнулся Архонт Непреклонности. — Однако когда-то они считались неплохими.
— Дела. А ну прочти что-нибудь!
— Хммм… ну, раз такое дело, — не переставал улыбаться Вилириан, — тогда слушай. Как же там…
Мне было пять.
Я вошёл на светлую веранду —
И увидел, что в низких плетёных креслах
Сидят трое.
Мой отец, мой дед и мой прадед.
Они курили крепкий табак и подшучивали друг над другом.
Я остановился в дверях, глядя на них, а затем подбежал к отцу.
Он поднял меня и посадил на колени.
Руки отца — южный ветер.
Ноги отца — весёлые холмы.
Я сказал «Привет, папа», спрыгнул, и подбежал к деду.
И он поднял меня и посадил на колени.
Руки деда — дубовые ветви
Ноги деда — гранитные скалы.
Я сказал — «Привет, деда», спрыгнул, и подбежал к прадеду.
И он поднял меня и посадил на колени.
Руки прадеда — хлебные корки.
Ноги прадеда — ветхие доски.
И я испугался, что подломится подо мной
хрупкий мостик
и я упаду
в реку любви.
— А где рифма? — удивлённо сказал Ликс.
— Рифмы не предполагается, это такой стиль.
— Эээээ… Ну… Прочти что-нибудь ещё?
— О чём?
— О маме есть? — Ликс слегка замялся.
— Есть. Сейчас…
«Смотри, — сказала она, — это просто:
вытягиваешь руки над собой
приседаешь
и прыгаешь в воду руками вперёд».
Она наклонилась и прыгнула с камня в море.
Почти без всплеска
она нырнула, а затем её голова появилась
в трёх алдах впереди.
Она повернулась и крикнула мне:
«Попробуй!»
Я покачал головой.
«Выйди и покажи ещё раз».
Вилириан внезапно закашлялся.
Ликс посмотрел на отца удивлённо.
— А что здесь такого? О чём это?
— Айя когда-то учила меня плавать, — задумчиво произнёс Вилириан. — Мы тогда ездили по побережью, обновляли небольшие печати в приморских поселениях. Она плавала как рыба, а я был неважным пловцом.
Он пристально посмотрел на небо, моргая.
— Кажется, сейчас хлынет.
— Что-то я не понимаю, — с досадой произнёс Ликс, — что тут такого поэтического. Так кто угодно может.
— Попробуй, — пожал плечами Вилириан.
Ликс замолчал, шевеля губами.
— Ну…
Мы шли с отцом по улице
И он читал мне свои стихотворения.
Но в них не было ни рифмы, ни ритма.
Я спросил: а что здесь такого?
Он сказал мне: попробуй сам.
Вот я и пробую
и мне кажется, получается неплохо.
— Да ты поэт, — рассмеялся Вилириан. — Дорогу поэтам!
Привратник, окинув их взглядом, отворил тяжёлую дверь из резного дуба с изображением восходящего солнца.
— Приветствия, — сказал он хмуро.