Порядок в культуре

«Записки из-под сапога» (часть вторая) — более драматичны. Свойственный всему повествованию ритм нарастания жесткости становится все очевиднее: форма человеческих переживаний очерчена резко, почти графически. В рассказах нет узора, нет света, мала цветовая насыщенность — у этой казарменной и караульной жизни черно-белая пленка. Олег Павлов как бы все время занят повторением одних и тех же состояний, обозначенных словами одного из героев: «И жить не хотелось, маловатой делалась жизнь» (здесь и далее выделено мной — К.К.). Эта ее «маловатость», утесненность возникает не только от того, что в солдатской массе всякий есть прежде всего служивая единица, и все поделены на начальников и подчиненных, на мучителей и мучимых, но еще и потому, что тут и мучителям жить паскудно, и начальникам — невмоготу. О чувствах ефрейтора Стрешнева к чахоточному старику-зеку писатель говорит так: «Санька склонился над ним из жалости. Вот из такой же жалости, из какой не обогреть мог, а пристрелить… Ведь лежит на сырой земле старик ивидом своим мучает». Неким постоянным влечением — избавиться от мучений и мучителей — пронизаны многие рассказы. «Заговорить», «отвлечь» эту хворобу душевную пытается и другой герой, вверивший душу свою службе государственной — Глотов покупает гармонь своему сыну-полудурку, отвлекая его и себя от жизни безрадостной. Эта не играющая, а воющая гармонь (ибо безумец ее терзает, а сам мычит, воет, стонет) — яркий символ павловской прозы. Символ расстроенного мира, в котором неизбывно растворена ноющая боль. Вот и котелок— символ солдатской жизни. О нем в «Степной книге» сказано: «Котелок — это такое приспособление, из которого солдат ест и пьет, чтобыдольше пожить на свете».

О части третьей — «Правде Карагандинского полка» — можно говорить как о трагедийном катарсисе: разрубании узлов смертью. Сам автор в предисловии признается, что все это писалось с чувством «старых долгов», от которых книга его освободила. Это глубинное изживание, вбрасывание жизни в текст, ощущается нами как утяжеленная, грубая плоть особого мира — мира несвободных казенных людей. Заметим, что тут автор не настаивает на свободе и вольности как принципах идеологических, а просто дает нам героев бесстрастных — бесстрастных в том смысле, что никто из них и не защищается от такой жизни с ее внешней несвободой. Правда, не защищается до поры до времени — пока нутро не прокололи, пока душу не изгадили. Ну, а коли начнется бунт, то не против принципа несвободы в армии, а против несвободы-нежити, той нежизни, где всё и всегда почему-то начинается со злой человечьей воли.

Жизнь в степи скудна, однообразна. Жизнь солдат конвоя — утомительно-повторяема и злобна: «За что такая тошная строгая жизнь происходит… никто не знал». Оставленная, покинутая, заброшенная среди степей она (жизнь) не знает преображения: «События, преображавшие все в мире, до степных мест не дохаживали, плутались. Потому сама дорога от затерянного поселения до Караганды, полковой столицы, казалась служивым длиннее жизни».

Олег Павлов — реалист. Я, как и он, полагаю, что реализм — самое сложное, трудное направление в литературе, опасно соблазняющее легкостью поверхностного воспроизведения «под жизнь». Реализм нередко переживает кризисы. Таковой я вижу и сегодня: все, открытое деревенской литературой, т. е. почвенной, сто раз использовано и затерто до шаблона. Читать скорбные писательские воздыхания о «последней старушке» и «последней избушке» уже просто невыносимо. Ведь если они последние (!), то это значит, что земля уже горит под нашими ногами и ни охи, ни слезы больше попросту не уместны. Нынешний реализм земли без человека требует другой концентрации творческой силы в слове и мысли, новых художественных средств и простенький позитивизм и «добрые чувства» кажутся больше неуместными. Быть может земля попросту сбрасывает с себя человека — надоел он ей и она освобождается от него?

Олег пришел в литературу реалистом в то время, когда это было не просто не модно, но и опасно. Постмодернисты — в разных масках (демонстрирующих «богатство и разнообразие» литературных направлений), будто бы в разных «тусовках» (на самом-то деле — одной) представляли мощный «литературный фронт» и вели гражданскую войну в культуре с присущей им отвязанной наглостью. Олег на них не оглядывался, а просто честно писал свой реализм. А он у Павлова не позитивистский, ибо его героям казалось, что «за всем этим миром есть настоящий»», к которому и они когда-нибудь прикоснуться. И эта главная тема звучит во всех произведениях писателя.