Порядок в культуре

Но гораздо большую известность Кирилловский район получил, как центр Северной Фиваиды, монашеской земли, наподобие египетской пустыни, где селились первые пустынники и анахореты. В самом Кириллове расположена, так называемая, северная Лавра — монастырь чудотворца Кирилла Белозерского, рядом в Ферапонтово — обитель преподобного Ферапонта Белозерского, в семи километрах на реке Шексне — знаменитый Горицкий женский монастырь, а по дороге в древний город Белозерск (основан в IX веке) можно посетить легендарную пустынь Нила Сорского. Все они являются памятниками мирового значения, и в трех из них начинает теплиться монашеская и церковная жизнь.

Поэтому приток туристов и паломников сюда огромен — до 300 тысяч в год. В основном, правда, едут сюда из-за заграницы, на теплоходах добираются по Волго-Балту до Горицкой пристани, а там на автобусах быстро доезжают до Кириллова и Ферапонтова. Происходит как бы короткий марш-бросок французских фермеров и немецких бюргеров, шумных итальянских провинциалов и дисциплинированных японцев из комфортабельных теплоходных кают в весьма отсталую с бытовой точки зрения «рашен лайф», с которой праздные иностранцы, правда, особо и не соприкасаются.

Поэтому кирилловские власти постоянно строят наполеоновские планы вовлечения немногочисленного местного населения в туристическую индустрию, развития соответствующей инфраструктуры, постройки гостиниц, трактиров, музеев и т. п. Но из-за отсутствия элементарных финансовых средств все эти прожекты постоянно откладываются до лучших времен.

Между тем кирилловское крестьянство живет своей традиционной патриархальной жизнью. Здесь также мало что изменилось за тысячу лет, за многие века развития хлебопашества и молочно-животноводческой специализации. Будучи всегда свободным (относительно, конечно, свободным, но считавшимся черносошным, то есть государственным и монастырским, приписанным к монашеским обителям), кирилловское крестьянство всегда отличалось трудолюбием и предприимчивостью.

Эти качества основательно были подорваны коллективизацией и особенно Великой Отечественной войной — справных хозяев раскулачили и сослали в гиблые края, а многие кирилловские мужики с фронта не вернулись.

Трагическую сторону жизни крестьянина в XX веке Олег Подморин знает не по книгам. Род по отцу начинался с архангелогородцев-беломорцев — отсюда и фамилия: под морем они жили. Деды и прадеды по материнской линии трудились на реке Кокшеньге в Тарногском районе Вологодчины, некогда славившейся хлеборобными традициями (Кокшеньга была второй житницей Московского государства после Нижнего Новгорода). До революции имелось у Подмориных три мельницы, тридцать коров… Большая семья справлялись с хозяйством своим трудом — наемных работников не брали. Перед лихой революционной годиной прадед выстроил в Тарноге трехэтажный дом, стародавний уклад соединил с «культурностью». Олег еще помнит венские стулья и зеркала своего крестьянского прадеда, выбившегося в купцы. А потом, после революции, все было, как у всех «зажиточных»: дом отобрали, семью выслали на Урал, и она вернулась оттуда с жестокими потерями — не досчиталась восьми человек.

Сам Олег родился уже в Вологде в 1962 году и, конечно, в детские годы не раздумывал ни о своем роде, ни о трагедиях века. Едва научился ходить, как его стали отправлять к деду в Тарногу. Дед был для мальчишки героем: воевал в Финскую, воевал в Отечественную (под Сталинградом ранен, отрезаны пальцы на ноге) и, несмотря на увечье, работал долгие годы лесником. Дед Василий и научил Олега знать лес, ловить рыбу, жить в согласии с природой.

Но городская жизнь брала свое — лет до тридцати были отложены в сторону деревенские радости. Сначала, как у всех, школа, затем строительный техникум, московский инженерный институт… После перестройки — успешный строительный бизнес, работа на кредитном рынке.

Один из его кредитов был дан кирилловскому фермеру — пошла тогда по России гулять мода на фермерские хозяйства, пресса рисовала успешные иноземные образчики, да и весомым аргументом против колхозов казалось частное землепользование и хозяйствование.

Олег Подморин, преуспевавший в городском строительном бизнесе, не помышлял ни о каком фермерстве. Но когда подошел срок возврата кредита, фермер, не справившийся со своим хозяйством, предложил ему вместо долга свою разоренную ферму и новенький дом.

Так, поневоле, Подморин и сам стал «фермером». Но сразу же попал в тяжелую ситуацию: был обманут прежним хозяином — кредиторов-то оказалась туча, и все они нагрянули к нему. Судился, да бился с ними не один месяц. А весь доход от строительного бизнеса пустил в новое дело. Не бросил его только потому, что, по слова Олега, «гены заиграли»: «Или не я сын потомственных крестьян? Или не моих предков грабили да по тюрьмам бросали? Или не дед мне говорил, что мужчина должен уметь выживать в любых природных условиях?»