Порнограф

Дальнейшие события напоминали театр одного актера и одного зрителя. Лицедеем выступал Сосо, я же сидел как бы на галерке, а ошпаренный кот в партере, то бишь под столом. Мой товарищ думал, что вернулся в старую, добрую и хлебосольную столицу, и его встретят с распростертыми объятиями. Он не знал, что изо всех углов на мирных обывателей щерится хищнический оскал капитализма и выбирать особенно не приходиться: либо ты тоже будешь скалить зубы, либо собственные пломбированные кусалы — на полку. От голода. Помнится, раньше и водка из золотой арканзаской пшенички стоила 4 руб.12 коп., и человек человеку был брат: после первой, и тем более после второй. Бутылки. А что теперь? Родную гонят из северокорейской сои, а люди — волки. Пей — не пей, все равно звери. Могут и укусить. В минуту душевного волнения, которое возникает всякий раз, когда по ТВ показывают откормленные харизмы членов и кандидатов в члены правительства.

Поначалу мой друг бодрился и отпускал шуточки по поводу того, что о моем даровании попадать в самые невероятные истории знают во всех средствах массовой информации. Потом погрустнел и начал коситься в мою сторону, как солдат на вошь. Наконец поперхнулся, едва не заглотив трубку. Когда начал мирные переговоры с господином Щусевым. В чем дело, занервничал я. Мой друг почесал свою княжескую потылицу и признался: ему сообщили такое, что он не верит собственным ушам. И что же, не унимался я. И получил ответ, меня вконец расстроивший.

Вот так рождаются мифы и легенды нашего смутного гнусного времени. Оказывается, есть высокое мнение, что я, Иван Лопухин, готовил террористический акт против Государя свет Батюшки. От удивления и огорчения я свалился с тахты на несчастного кота и заблажил не своим голосом:

— Какой акт?! Они там, что, совсем охерели на государственных дотациях? Нет, акт был! Меня и бачка, ха-ха!..

— Тебя с кем? — вытянулся лицом князь.

Я ответил с употреблением великого и могучего, вспомнив свой сон в холодном багажнике и горячие злоключения после него.

Никогда не видел, чтобы так смеялся человек. После моего подробного признания. С некоторыми подробностями моего душевного состояния. После того, как крышка контейнера с дерьмом…

А не выступать ли мне с вечерами устного рассказа? Буду пользоваться скандальной популярностью и успехом. И пока Сосо хрюкал от удовольствия, я вытащил из шкафа резиновые сапоги и фуфайку. В коротких перерывах между приступами смеха мой товарищ поинтересовался: что я делаю?

— Что-что, — огрызнулся, — пойду на ядерные рудники.

— Почему на рудники, ха-ха?

— А больше никуда не подпустят. На пушечный выстрел.

— М-да, — задумался Мамиашвили, — случай летальный, да нет таких высот, которые мы с тобой, генацвале, не брали, да?

— Не знаю, — вздохнул, — боюсь, что на сей раз нам пик Коммунизма не перевалить.

— А где Мойша Могилевский? — вспомнил князь. — Где эта семитская жопа с ручкой?

— Жопа в Малайзии, — меланхолично ответил я, — вместе с шаловливыми ручками.

— И что делает?

— Бизнес вроде. С хохлушками. Выдает их за шведок — и в бордель. Для янки.

— Комбинатор, — и снова защелкал только ему известный шифр на телефончике. — Алле' Гога!.. — и заклекотал на своем родном: у меня возникло впечатление, что сижу меж скалистых гор, где рвется взбешенная речка.

Потянулся на тахте, вспоминая дивные годы студенчества: от нашей великолепной троицы страдало все руководство МГУ. Я катал неформальные листки и стенгазеты, призывающие к свержению архаичного парткома, любвеобильный и богатенький князь менял девушек «потока», как ковбой объезженных мустангов, а Миша Могилевский по естественному прозвищу Мойша Могила занимался банальной фарцовкой, меняя шило на мыло и наоборот. Сколько было скандалов в парткоме, слез и соплей, нечаянно потерявших честь девиц, шмонов и приводов в ментовку. И что же? Я оказался проницателен: парткомы упразднили вместе с СССР. Все падшие грешницы удачно вышли замуж и, небось, по ночам вспоминают дерби с опытным и страстным наездником из горной страны грез. А Могилевский выбился в люди, то бишь коммерсанты, носит пудовую золотую цепь, пиджак цвета расплющенных мозгов на мокром асфальте, лакированные коцы и таки продолжает менять шило на мыло, только сейчас в качестве оных выступают не джинсы «Levis», а пухленькие оладушки-блядушки из ближнего, но нищего зарубежья.

— Эй, — извлек меня из прошлого голос Сосо. — Ты в руках держал фотоаппарат?

— Держал, — признался я. — У нас в школе фотокружок был. А что?