Порнограф

Мама-мия, где я, что со мной и куда бежать? Мир кружился, словно в кошмарном сне, и это было только начало. Когда пленка закончилась, Каролина, продолжая смеяться, цапнула мою руку. И я рухнул на девушку, как аэростат на грешную землю. Дальнейшее помню плохо: все смешалось — слюнявые наши яростные поцелуи, молодое и незнакомое тело подо мной, близкие немигающие глазища с радужной оболочкой цвета национального (венгерского) стяга, теплая и колкая трава, мазки выцветевших далеких небес, лающие собаки…

Проклятые борзые, верно, посчитали, что хозяйка участвует в азартной и веселой игре и решили тоже потешиться, принявшись лизать нас. А носы у собак, как известно, холодные, как айсберги в океане. Что очень действовало на нервы — мои. Словом, получился какой-то ужасный трагикомический зоо-групповой трах. После которого я ухнул в речку Вонючку и, переплыв её, дал стрекача. От стыда. В сторону города-героя Москва. Не забыв прихватить, правда, свою мятую одежду с магического бережка, где я лишился невинности.

Надо ли говорить, что первый день сентября я ждал с трепетом. Мне казалось, что провалюсь сквозь землю. Из-за своего юннатского неудачного опыта первого физического соития. Не провалился. Девочка Каролина уехала в ВНР, а я остался со старыми уже фото, где запечатлена наша счастливая, беспечная и откровенная молодость.

Энергичный голос моего товарища, выступающего в роли благодетеля, снова возвращает меня в пустое, пресное и непристойное настоящее. Довольно потирая руки, Сосо сообщает приятную и неожиданную новость: отныне я буду папарацци!

— Кем буду? — пугаюсь.

— Папарацци, мать тебя так!

— А это кто?

— Это то, кем ты будешь, — поглядывает на часы. — Будешь, кацо, фотки клепать. Скандальозные. Бабки хорошие. Так что рвем на фирму, получишь аппарат и заказ.

— Какой аппарат?

— Самый современный. Для индивидуальной съемки.

— Это все серьезно, князь?

— Граф, а когда я шутил? — удивляется. — Давай-давай, нелюдим. Вперед и с песней.

— Сегодня выходной день? — недоумеваю, сбитый такими решительными переменами в своей скромной судьбе.

— Вах! Какой день! — возмущается благодетель. — Забудь, Вано, все! Теперь ишачишь на себя. Сколько наработаешь, столько и полопаешь. Идет, да?

— Ну не знаю, — машинально принимаюсь натягивать резиновые сапоги.

— Совсем плохой от счастья, да? — кидает мои башмаки под мои же ноги. — Ну ты, Ёхан Палыч?

Конечно же, я знал значение слова: «папарацци» (paparazzo). Это имя собственное: синьор Папараццо — герой фильма Ф. Феллини «La dolce vita», то бишь «Сладкая жизнь». Фотожурналишко. Занимался тем, что «отщелкивал» актеров и прочую звездную публику в самые пикантные моменты их жизни. В чем их мама родила. После публиковал фривольные снимки в «желтых» газетенках и журналах. А зажравшейся публике, оказывается, только этого и надо было тиражи изданий начали подниматься, как на дрожжах. Хозяева смекнули — ба! Это же отличный бизнес. Копаться в грязном белье всевозможных знаменитостей. И сильных мира сего. Обыватель нуждается в великом утешение, что те, на кого он молится и кем восхищается, такие же жалкие людишки, которым ничего человеческое не чуждо. Трах с девочками, однополый трах, собственноручный трах, политический трах, да что угодно. Был бы человек, а трах найдется. В смысле, грешок. И на этом можно заработать неплохие дивиденды. Либо публикуя снимки, либо шантажируя ими счастливчика, превратившегося по неосторожности в жертву.

И вот однажды великий Феллини в сердцах обозвал всех стервятников, кружащихся вокруг его съемочной площадки, этим словом: папарацци, папа ваш Папараццо, после чего оно стало нарицательным.

Удачливые папарацци своими скандальными и сенсационными снимками способны зарабатывать до трех миллионов долларов в год. Как говорится, копейки, да нам бы всем хватило. На теплый коралловый островок в океане.

И вот что получается, господа. В силу каких-то странных и диких обстоятельств я, Ванька Лопухин, должен теперь заниматься этой, всеядной, грязной и охальной работенкой? Ничего себе — лазоревые рассветы на Воробьевых горах, где я вместе с друзьями давал клятву быть профессионалом высшего полета.

Летать над чужими койками, гениталиями и клейкими вулканически-сперматозоидными извержениями? Мило-мило.

Нет, этому не бывать. О чем и заявил своему чересчур активному товарищу. Он меня не понял. Будто я вслух процитировал бессмертное ученье чучхе. На языке оригинала.

— Ванечка, ты о чем? — решил уточнить мой диагноз Сосо. — Что за муки творчества?

— О том, что я журналист. А журналист, извини, звучит гордо.

— Самая древняя профессия, — хрустнул костями мой товарищ. От надсады и досады. — После проституции. Так что не надо, Вано, забивать мне и себе баки. Будь проще и будет райское наслаждение. Для тебя и детей твоих, брякнул-то без злого умысла, патетики ради, а для меня, будто ножом по сердцу. — А потом: мы даже не знаем: какой заказ? Может, кто желает на лужайке всем семейством. На вечную память? Для потомков, да?

— Ну ладно, — вздохнул. — Отказаться можно всегда, так я понимаю?