Порнографическая поэма (The Pornographer`s Poem)

Я сказал ему об этом, и он захохотал. Он хохотал так сильно, так безудержно, что я мог бы в эту минуту удрать, я уверен. Но я не сделал этого. Я был слишком напуган. И то, что я услышал в следующее мгновение, вполне убедило меня, что не имеет никакого значения, как быстро я буду бежать и насколько тщательно буду потом скрываться, — он все равно рано или поздно найдет меня. Он мог убить меня, черт возьми! Что же он сказал мне? Он сказал, что его боссом был не кто иной, как Кай Рагнарссон. Я был полностью раздавлен. Это был шок. И Флинн, конечно, наслаждался эффектом, вызванным его словами.

— Ты знаешь, если бы я так сильно не нуждался в твоем таланте, — сказал он, — я бы с удовольствием показал Каю кое-что из твоих ранних работ. Ха-ха-ха!

В этот момент я взглянул на опрокинутый кофейный столик, и то, что я увидел, окончательно свело меня с ума. К нижней его части был приклеен небольшой стикер, на котором крупными черными буквами было написано: «Дизайн Рагнарссона».

17.11

— С этих пор ваша жизнь изменилась.

— Да. Но это была настоящая мистика, вы знаете. Каждый день после этого казался мне очень похожим на предыдущий.

— Что вы имеете в виду?

— С этого дня все дни стали неотличимы один от другого. Это трудно объяснить.

— Можете привести какие-нибудь примеры?

— Ну, например, мама стала проводить почти все свое время с Карлом. Сестра тоже почти не показывалась дома — все время где-то пропадала со своим бойфрендом. Школа была школой. И я целыми днями снимал короткометражки для «Флиннскин пикчерз»[55].

— Что насчет вашей работы в бакалейном магазине?

— Флинн иногда отпускал меня.

— Что происходило с Нетти?

— Я позвонил ей через пару недель, и она сказала мне, что влюбилась в этого своего шведа. Она сказала также, что они собираются вместе провести лето в Лондоне, где оба уже подыскали себе работу. Я не мог поверить, что родители разрешили ей остаться в Англии на лето. Я был уничтожен.

— А Рагнарссоны?

— Они жили своей жизнью. Не могу сказать, что я стал меньше смотреть на их дом после Флинновых откровений.

— Робин?

— Довольно печальная история. Через пару дней после нашей встречи Флинн сказал, что Робин пошел на курсы детоксикации и пришел к Богу. Вот так Флинн покончил с Робиновой квартирой.

— Вы видели его после этого?

— Робина?

— Да.

— Нет.

18.1

К тому времени, как я окончил школу, в 1980 году, «Флиннскин» отснял около семидесяти восьми порнографических короткометражек. За это время мы успели поработать с более чем двумя сотнями актеров и истощили возможности всех фетишей, всех разновидностей всех поз, которые когда-либо публиковались в «Плейбое», «Пентхаузе» и «Хастлере». И когда я начинал думать, что повидал все, Флинн изобретал какую-нибудь новую сексуальную странность: мужчину с тремя грудями, женщину с футовым хуем или что-нибудь еще. Ожидание новых высот сексуального возбуждения всегда уменьшалось предсказуемостью.

Каждую пятницу, придя домой из школы, я находил у дверей очередной пакет из «Кодака». И каждую пятницу я делал из присланных пленок очередную короткометражку. Мы давали им тупейшие названия: «Дин-дон», «Любитель пирожков», «Ну что за дуралей!» и т. п. Все идеи принадлежали Флинну, разумеется. Но не важно. На следующий день я относил ему готовую пленку на квартиру Робина. Там же Флинн знакомил меня с актерами, которые должны были играть в нашем следующем фильме. Я наскоро писал сценарий — скорее для общего понимания, чем для строгого выполнения, — и мы снимали фильм. На следующее утро я отправлял новые пленки в кодаковскую фотолабораторию в Нью-Джерси. Так продолжалось почти полтора года. В течение этого времени описанная работа составляла основное содержание моей жизни.

Периодически все это страшно меня доставало. Я говорил Флинну, что с меня довольно, что я сыт по горло, что я доделаю последнюю короткометражку и завяжу с этим, и т. д. Он делал вид, что воспринимает мои слова очень серьезно, говорил, что совершенно согласен со мной, что понимает мои чувства, что ему очень стыдно за то, что он чрезмерно загружает меня работой, и что он приносит свои извинения. После этого я получал небольшую денежную премию, некоторое количество кокса — обычно кокса — и обещание, что он будет больше прислушиваться к моему мнению и предоставит мне большую свободу творчества. Как правило, этого оказывалось достаточно — обещания большей свободы творчества.