Порнографическая поэма (The Pornographer`s Poem)

Обыкновенно мы не оглашаем предварительных результатов, пока они не будут проверены самым серьезным образом. Но в данном случае мы решили сделать исключение: образец выявлен предельно ясно. Если наши выводы совпадают с вашими первоначальными предположениями, вы вполне можете оставить содержимое этой записки без внимания.

Искренне ваш,

Дуг из Центра культурных исследований

2.2

— Тот фильм, который вы сняли в результате, ничего общего не имеет с первоначальным сценарием.

— Вы о какой версии? Насколько припоминаю, всего мы сняли две штуки.

— Мы имеем в виду обе.

— Ну да, однако идея сохранена в неприкосновенности. А ведь это самое главное — идея.

— Так когда же вы начали снимать фильмы?

— Фильмы я снимаю всю жизнь.

2.3

Сколько себя помню, мама фотографировала. Всеми видами фотоаппаратов. «Брауни», «Полароид», «Инстаматик». И кинокамеру припоминаю. Обычная восьмимиллиметровка. Ручная.

Как-то в одиннадцатилетнем возрасте я обнаружил в подвале большую коробку из-под обуви, набитую фотографиями. Помню, все воскресенье я провел над ней. О да! Это было круто! Мама снимала абсолютно все подряд. Моя жизнь ее глазами — от и до! Это забавно — сейчас забавно, я имею в виду — вспомнить, как тогда я обнаружил, что некоторые фото схватили те самые моменты в жизни, которые я рад был бы забыть. Тогда эти снимки родили во мне несгибаемое намерение. Я знаете что сделал? Отобрал те, которые мне не нравились, и спалил их все. Тогда еще подумалось: «Она не заметит».

В следующую пятницу мама заехала за мной после уроков. Меня это безумно смутило, тем более что раньше такого не случалось. В некоторых исключительных случаях — ну, скажем, к доктору пойти — мы и то всегда договаривались заранее. Так что перед друзьями вышло неловко. Итак, она ждала меня в нашем старом и ржавом «фальконе», гудела в клаксон, махала рукой, улыбалась: «Я здесь! Я приехала за тобой…» Я, ничего не подозревая, как раз выходил из дверей спортзала и тут совершенно обалдел. Меня немедленно принялись дразнить. Хм, ситуация не из приятных. Я сказал им нечто вроде:

— Да все в порядке, мама, наверное, новые коньки привезла.

Быстро со всеми простившись, я в ярости влетел в машину.

Чувствовал я себя опозоренным на веки вечные и собирался было завести разборку, но по положению нижней губы матери понял, что она чувствует себя ничуть не лучше моего. От этого стало еще хуже, потому что вся ярость осталась без выхода. Не говоря ни слова и глядя прямо вперед, мама вела машину. В воздухе висело тяжелое напряжение.

Мы еще не завернули за угол школьной ограды, когда она спросила меня весьма спокойным тоном:

— Что ты сотворил с моими фотографиями?

— А? Какими фотографиями?

— Фотографиями из подвала; некоторые из них исчезли.

Я похолодел. Врать не имело смысла. Она наверняка заметила, как я за ними лазил.

— Кажется, переложил их куда-то, — промолвил я небрежно. В конце концов, это просто фотографии.

— Отлично, — произнесла она таким тоном, будто инцидент исчерпан.

Мы завернули за следующий угол. И тут она начала снова:

— А что ты жег у помойки на следующий день?

Зараза! Типичные матушкины приемы — дать возможность сказать правду и, если эта возможность не использована, нанести удар с другого фланга.

— Ну ладно, я их сжег, — признался я ей. — Сжег фотографии.

— Это все, что я хотела узнать, — отозвалась она.

Мы почти приехали.

Я сел на кровать и уставился в окно. Я всегда занимал такое положение, когда оказывался в дерьме вроде этого. Следовало сперва выяснить, как же так вышло, что я попался, а потом попытаться предположить, какое последует наказание. Это всегда происходило именно так: дорога из школы, допрос, затем — в комнату до ужина. Ужин прошел в тишине, потом я добровольно убрал со стола, что, впрочем, и так обычно делал после того, как ушел отец. Затем, как положено образцовому маленькому засранцу, отправился намывать тарелки. В тот самый момент, когда я протирал последнее блюдо, матушка обычно входила и оглашала свой приговор. Он зависел от местонахождения отца: если тот сидел дома, это означало заточение; если находился во дворе — меня ждала порка. На этот раз страх охватил меня с особой силой — ведь тогда я оскандалился первый раз с тех пор, как мама выгнала отца.

Прямо перед ужином в мою дверь постучали. Мама. Я почувствовал себя на редкость глупо, когда она спросила разрешения войти. Глупо, поскольку казалось: раз уж я провинился, то тем самым лишен всяких прав. Ну что же…

— Да, заходи.