Порочная игрушка (ЛП)

Я был чертовым трусом, отреагировав так сегодня вечером. Сорвался, когда она спросила отца о матери. Весь прогресс, которого мы с ней достигли, вылетел в трубу, и я захотел сделать ей больно. Напомнить о ее месте. Черт побери, наказать за то, что она шлюха-наркоманка, как моя мать. Но вспышка ярости прошла так же быстро, как и появилась. Правда в том, что я не хочу причинять ей боль. Я просто хочу ее.

Знаю, что ей нужно объяснение, но у меня его нет. Причина заключается в том, что она спутала все мысли в моей голове и нашла путь к моему черному сердцу.

— Бракс? — Джесс поднимает подбородок выше, и это мужество с ее стороны. Она не позволит мне так легко сдаться.

Я запускаю пальцы в ее волосы и целую ее сладкий ротик в надежде отвлечь от слов, которые я не в силах произнести. Когда отстраняюсь от нее, в глазах Банни стоят слезы, а нижняя губа дрожит. Я беру ее за руку и тяну к камину, хватая по пути одеяло. Мы садимся на край ковра, будто делали это тысячу раз, и я заворачиваю нас в одеяло.

— Бракс, пожалуйста.

Обхватываю ее руками и прижимаю спиной к себе.

— Прости, Джесс. Мне так жаль.

Она кивает, но не отвечает.

— Просто это… — Я замолкаю. — Это сложно — говорить о ней… Я нашел ее тело. Мама умерла от передоза, и я остался один в четырнадцать лет. Если бы не отец, я был бы никем. Просто пустым местом.

Прижимаю Джессику к себе и вдыхаю ее аромат. Это один из тех моментов, которые я хочу остановить. Один из наших моментов, который имеет смысл только сейчас, на этом ковре.

— Я запутался. Ради всего святого, я покупаю женщин, чтобы они были моими игрушками! У меня с головой не все в порядке. И ты, кажется, запутала все еще больше. Но мысль о том, чтобы отпустить тебя, убивает меня.

Она шмыгает носом.

— Брэкстон, прекрати закрываться от меня. Каждый раз, когда у нас начинает что-то получаться, ты закрываешься и отталкиваешь меня. Часть меня хочет работать над этим, бороться за что-то настоящее, что продлит мое пребывание здесь. Другая часть хочет убежать далеко и никогда не оглядываться назад. Я разрешаю тебе унижать меня, даже оскорблять, потому что тебя это заводит. И ты знаешь, что мне это тоже нравится. Но я требую твоего уважения и честности. А это, — говорит она, кивая наверх, — совершенно не то, чего я хочу.

Моя голова трещит. Ей нужны ответы, которые я не должен ей давать. Прижимаюсь лицом к ее волосам и вдыхаю ее запах. Он успокаивает меня. Оставив мягкий поцелуй на ее плече, я пытаюсь дать ей хоть какое-то объяснение.

— С тех пор, как умерла мама, мне нравится контроль. Я вырос в мире, где голодал и никогда не чувствовал достаточно тепла. Мне нужно, чтобы каждый аспект моей жизни отвечал моим требованиям. Это успокаивает боль, которая никогда по-настоящему не проходит.

Мгновение она молчит, а затем поднимает руку и гладит меня по щеке, будто благодарит за эти слова. Затем поворачивается в моих руках и усаживается мне на колени. Одеяло сползает на пол.

— Дай мне руку, — шепчет она.

Я в замешательстве, но даю ей руку. Дрожащими пальцами она направляет ее вниз своего живота, и я думаю, что она хочет, чтобы я ласкал ее. Но Банни тянет мою ладонь вправо и прижимает ее к себе.

— Чувствуешь это? — Ее голос дрожит.

Небольшой шрам под моими пальцами.

— Да. Шрам?

Она прижимается лбом к моему и грустно покачивает головой.

— Растяжки.

Продолжаю ощупывать ее кожу, двумя руками исследуя оба ее бедра. Я их чувствую. Маленькие. Незаметные.

— Ее звали Грейс.

Меня обдает холодом, и я чувствую, как что-то сжимается в груди. Доктор в Лондоне упомянул о возможной беременности, и теперь этому есть подтверждение.

— Моя малышка. Я любила ее, Бракс, хотя так и не узнала ее. — Она пытается подавить рыдания.

— Что случилось?

Джессика хватает ртом воздух, и я притягиваю ее к себе. Лицом она прижимается к моей щеке и шепчет:

— Ле-лестница. К-кровь.

— Боже, Джесс, мне так жаль.

Она выпускает боль и агонию, так долго запертую в ней, и начинает бить меня. Ее удары ничто для меня, но все для нее.

Снова, снова и снова.

Я позволяю ей выпустить боль. Кажется, что только вчера Ричард переносил на себе всю тяжесть моего взрывного гнева. И он терпел каждый удар, как и я сейчас.

Это то, что вы делаете для любимых.

Любовь.

Вот черт!

Когда ее удары ослабевают, я переворачиваю ее на спину, накрываю своим телом и осыпаю поцелуями. Вскоре ее крики превращаются в мольбу, и я готов сделать все, чего она хочет. Скольжу членом в нее, как будто там его место, и занимаюсь с ней любовью.

— Я люблю тебя, Джессика Кеннеди.

Последний ее барьер рушится, и она бормочет слова, что излечивают рану в моей душе, о которой я никогда не подозревал.

— Я тоже тебя люблю. Но не смей снова так со мной поступать.

Чуть позже она кричит в экстазе, а я пульсирую внутри нее. Сердце сжимается от ее слов. Я даже не потрудился ответить, потому что мы оба знаем, что я не смогу сдержать обещание.

* * *

— Сэр, — говорит Дюбуа, открывая дверь кабинета, — можно с вами поговорить?