Порочная невинность

– Мне это надоело, черт возьми! Мне чертовски надоело каждый раз смотреть, как ты надираешься, тащить тебя домой, подыскивать разные приличные объяснения и наблюдать, как ты с каждой бутылкой все ближе подходишь к концу. И отец тем же самым занимался. И на своем проклятом самолете полетел, когда был поддатый. Ведь он же тогда просто убил себя собственными руками!

Дуэйн поднялся. Он немного покачивался, но взгляд был цепкий и непреклонный.

– Ты не имеешь никакого права так разговаривать со мной! И о нем не имеешь права так говорить.

Такер схватил Дуэйна за рубашку так, что даже ткань затрещала в швах.

– Нет, имею, черт тебя возьми! Да и кто имеет это право, если не я? Ведь я рос, любя вас обоих. И от обоих мне досталось и достается.

Щека у Дуэйна стала нервно подергиваться.

– Но я не такой, как отец!

– Нет, ты не такой. Но он тоже пил до потери сознания. Разница только в том, что он свирепел, когда был пьян, а ты впадаешь в сентиментальность.

– Да что ты такое о себе думаешь?! – прорычал Дуэйн, тоже вцепившись в рубашку брата. – Мне больше доставалось от отца, потому что я старший и должен был продолжать семейные традиции Лонгстритов. Это меня он послал в закрытую школу, это я следил за тем, чтобы в полях исправно работали, а не ты, Тэк. Ты никогда делом не занимался. А я никогда не имел возможности выбирать, как жить. А теперь он мертв, и я могу делать что хочу!

– Но ты ничего не делаешь, ты попросту топишь себя в бутылке. У тебя же два сына. Нас отец, по крайней мере, не бросил, он был отцом.

Дуэйн взвыл, и в следующую секунду они повалились на траву, ворча и рыча, как пара свирепых псов, и что есть силы дубася друг друга. Такер получил сильный удар по все еще не совсем зажившим ребрам и от этой новой боли совсем разъярился. Они упали в озеро, но он все равно успел дать Дуэйну в зубы.

Вода накрыла их с головой, и через мгновение оба вынырнули, отплевываясь и проклиная все на свете. Они по-прежнему дрались и пинались, но вода смягчала удары. Через несколько минут оба почувствовали себя чрезвычайно глупо и уставились друг на друга, тяжело отдуваясь.

– Черт возьми, – проворчал Такер. – Ты когда-то бил сильнее.

Дуэйн усмехнулся и поднес руку к разбитой губе.

– А ты раньше не был таким неповоротливым. Они отпустили друг друга и стали плавать рядом.

– Я хотел принять душ, – сказал Такер, отбросив волосы с глаз, – но это тоже неплохо.

– Еще бы, раз ты сдобрил эту воду полпинтой «Дикого индюка»! А помнишь, мы здесь часто плавали наперегонки, когда были ребятами?

– Как ты думаешь, ты еще доплыл бы до того берега быстрее меня?

Некоторое время они пытались соревноваться, но приверженность к бутылке явно сказалась на быстроте движений Дуэйна. В молчаливом согласии они поплыли медленнее под восходящей луной.

– Да, – сказал Дуэйн, слегка запыхавшись, – ты раньше плавал не так быстро. Наверное, многое с тех пор изменилось.

– Да, очень многое.

– И я много дров наломал…

– Не без этого.

– Знаешь, Такер, я боюсь жизни. – Дуэйн сжал руку под водой в кулак. – Что касается пьянства, то я ведь знаю, когда надо бы остановиться, но мне все так обрыдло, что нет смысла останавливаться. Хуже всего, что иногда, просыпаясь после пьянки, я ничего не могу вспомнить. И боюсь: вдруг я что-нибудь натворил.

– Но с этим можно бороться, Дуэйн! Есть такие клиники, где лечат от запоев…

– Да я и сам справлюсь, если захочу. Вот сейчас, например, мне нравится, как я себя чувствую. – Дуэйн перевернулся на спину и сквозь полуприкрытые веки стал смотреть вверх на мигавшие звезды. – Просто слышу небольшой, приятный шум в ушах, и все кажется таким неважным и не стоящим того, чтобы расстраиваться. И вся задача в том, чтобы именно в этот момент остановиться.

– Но ведь это тебе не удается.

– Не удается… Иногда мне хочется вспомнить, как это все началось, чтобы понять, где я сбился, и поправить положение вещей.

– Я уверен, что ты сможешь все исправить, Дуэйн. Помнишь, мама всегда говорила, что у тебя просто талант исправлять и налаживать.

– Да, я мечтал быть инженером…

Такер приподнялся над водой и удивленно посмотрел на него.

– Ты никогда об этом не говорил. Некоторое время Дуэйн, лежа на спине, молча созерцал небо, а потом сказал:

– Смысла не было говорить: ведь Лонгстриты всегда становились плантаторами или бизнесменами. Тебе, может, и удалось бы заняться чем-нибудь другим, но я был старшим сыном, и отец ни за что не позволил бы мне этого.

– Не вижу причины, почему тебе сейчас не заняться, чем хочется.

– Черт возьми, Тэк, мне же тридцать пять! Поздно идти в студенты и изучать другое ремесло. Да теперь мне не так уже этого и хочется. Для меня вообще многое в прошлом. Вот и Сисси собирается замуж за своего торговца обувью…

– Ну что ж, надо было ожидать, что она захочет выйти за него или еще за кого-нибудь.

– Но она пишет, что он собирается усыновить моих детей и дать им свое имя! Впрочем, она быстро оставит эту идею, если я пообещаю высылать ей побольше денег.

– Нет, Дуэйн, ты на это не должен соглашаться. Дети все равно твои и всегда твоими останутся, в какие бы игры она теперь ни играла.