Порочные чувства

Брат в отказ — не общался, не трогал, не убивал. Но этим лишь бы раскрыть дело поскорее, чтобы премия, и звезды на погонах. И плевать, что даже тела нет, а значит, и дела.

Егор уже потом, когда в себя пришел, рассказал: били его так, что думал — умрет. И не только кулаками, а током пытали по приказу Веснина Владимира. И брат в открытое окно сиганул, просто чтобы из кабинета этого убраться.

А этаж был четвертый.

Дальше была реанимация, мне не до этого Веснина было. И девка эта пропавшая вернулась домой — загуляла просто, а потом страшно было к родителям возвращаться, но смелости набралась, и явилась домой. А брат почти овощ.

— Не ищи его, это того не стоит. Здоровье мне не вернуть, а ты забудь, — через силу процедил Егор.

— Что, простил?

— Не простил, но ты не лезь.

— Мне вот что интересно — куда Веснин пропал? Я эту гниду искал, карты пробивал, локации — тишина, — захлопнул окно, и опустился в кресло. — Одиннадцать лет тишины, а я не только в России искал. Везде. Детективов нанимал, причем не кого попало, и ничего — пропал вместе с женой и дочерью в один момент одиннадцать лет назад, как сквозь землю провалился. К матери его ездил, к бабке Алики, та тоже ничего не слышала — куда сын пропал, куда внучка пропала? И тут вдруг внучка объявилась. Алика.

— Она-то вообще ни в чем не виновата — девчонка эта. Сколько там ей? Двадцать лет?

— Двадцать два года, — ответил. — Стажировалась в Рио.

— Бразилия?

— Да. В международном рекламном агентстве, — вспомнил «собеседование», и не смог скрыть усмешку — горячая девочка, все же.

— Не трогай ее. Двадцать два, ребенок совсем. И не она меня била и пытала, а ее отец.

— Я не собираюсь мстить ей. Знаю — не виновата, за отца не отвечает, — отмахнулся я.

— Ты просто оставил ее в покое? — не поверил Егор.

И правильно сделал, что не поверил.

— Нет, — хохотнул. — Не оставил.

— В смысле, ты с ней…? — брат не договорил, уставился на меня, забыв про свои фантомные боли.

— Буду поближе. Пошлю своих людей в Южную Америку, пусть ищут ее папашу. А сам буду рядом. Вдруг он здесь, рядом с дочкой крутится.

Да и трахать дочь того, кого много лет мечтал убить собственными руками — в этом что-то есть.

— Оставил бы ты это, — Егор склонил голову вбок — устал, выдохся.

Нужно уже сиделку звать, чтобы помогла брату с лекарствами, чтобы размяла ему ноги, обтерла пот. Все, как обычно.

— Не оставлю. Девчонке ничего не грозит, её не трону. А папашу — сам понимаешь, — поднялся из кресла, пожал протянутую братом ладонь, и снова эта горечь на языке — был здоровый, молодой парень, и вот во что превратился.

Такое не прощают.

Вышел из квартиры Егора, сел в машину. Сначала по привычке хотел домой направиться, сейчас, после встречи с братом, мне точно не до девочки. Но, все же, решил заехать к ней. Адрес, что она прислала, я узнал — много раз был у ее бабки.

Странно это было: впервые, когда к ней пришел — ненавидел просто за то, что она родила такую мразь, как Владимир Веснин. Что воспитала его. Что он стал тем, кто изуродовал моего брата. А затем… затем увидел перед собой убитую горем и тревогой пожилую женщину, которая долго воспитывала внучку, а затем в один момент лишилась ее, не дождавшись из школы.

И ни звонка, ни весточки — а мои люди следили за этим, прослушивали ее телефон. С сыном она не связывалась, как и он с ней.

Это, действительно, странно, но к Валентине Николаевне я привязался. Когда от работы взрывался мозг, когда не хотелось видеть ни одну из тех, с кем спал, а на общение с братьями не было настроения — я ехал к ней. Егору не рассказывал, что зачем-то таскаюсь к матери его мучителя. Что входную дверь ей поменял. Что сто раз хотел, и предлагал ремонт сделать, и новую технику купить, да только Валентина Николаевна ни в какую не соглашалась. Что навещал ее в больнице совсем недавно, как только узнал, что она с инфарктом слегла, и врачам платил, чтобы ухаживали лучше.

Вот только уехать пришлось, и я оставил денег секретарю, чтобы следил за старушкой. А когда вернулся в страну, Валентины Николаевны уже не было.

Я по привычке постучал в дверь, и открыла мне Алика.

Напуганная, глаза огромные, как у олененка. Интересно, девчонка играет так умело, или сама по себе пугливая?

— Проходи, — она отошла, пропуская меня в квартиру. — Может, чай? Кофе? Или поужинать хочешь? И… ой, у меня тапочек нет, это ничего?

Плевать на тапочки. Я вдруг вспомнил, что трахнул ее, а губы не попробовал. Ни поцелуя, ни минета.

Начнем, пожалуй, с поцелуя.

— Буду. И чай, и кофе. Потом. Сначала трахну тебя, — прижал ахнувшую девочку к стене, и поцеловал в пухлые губы.

На вкус она — клубника со сливками. И этот вкус мне дико понравился, хотя сладкоежкой я никогда не был.

Глава 6

Марат целует. Не только губами, а словно всем телом. Опаляет, ошпаривает. Нагло вторгается языком в мой рот, наполняет своим вкусом, и пробует меня на вкус. Жадно, не спрашивая, чего хочу я.

А я и сама не понимаю, что бы ответила, спроси он меня.