Порочные игры

Мой водитель — поляк, как можно было заключить по его визитной карточке на переднем щитке, — к счастью, оказался немногословным; он лишь безостановочно ругался и жал на клаксон, иногда так близко наезжая на впереди идущий транспорт, что гибель казалась неминуемой. Вдоль всего пути в изобилии встречались произведения настенной живописи — искусно сработанные, разноцветные. Деревья на замусоренных набережных остановились в росте, их листва увяла и почернела от углекислого газа, и исход их неравной битвы с городом был предрешен. За мостом Триборо улицы несколько изменили свой вид. Дорожные рытвины здесь были накрыты массивными стальными плитами — скорая помощь на поле боя от смертельных ран. Мое прибытие совпало с часом ленча, и казалось, что весь город пришел в движение. Я получил нормальную дозу привычных впечатлений от Большого Яблока (как часто называют свой город ньюйоркцы): всегдашний слепой, торгующий карандашами, черный гигант на роликовых коньках, одетый как зулус, священник на «Харлей-Давидсоне», несколько наркоманов или пьяниц, спящих у всех на виду у закрытых дверей магазинов, сумасшедшая барахольщица, выкатывающая из супермаркета телегу с пластиковыми отходами, и, наконец, самое запоминающееся — некто в костюме цыпленка с плакатом, осуждающим бройлерное птицеводство. При виде этого последнего психа мой водитель разразился очередной порцией ругани. В первый раз за всю поездку он обернулся ко мне и сказал через разделявшую нас железную защитную сетку:

— Что за …аный город! Нет бы вытурить всех этих жирных мудаков! Засрали улицы всякой чухней! Кому какого хера до этих цыплят?

— Ну, видимо, вот ему, — предположил я. Болтаясь за проволочной сеткой, я чувствовал себя словно полицейская собака.

— Пусть сперва жопу мою защищают, а уж потом этих трахнутых цыплят!

Его шея с оспенными отметинами стала приобретать багровый оттенок. Я счел своим долгом сказать ему что-нибудь утешительное.

— Это точно, безопасность всем необходима. Но вы лучше думайте о чем-нибудь приятном — например, какой вы отличный водитель. — Комплимент не был принят должным образом, и весь остаток пути он подозрительно поглядывал на меня в зеркало.

Когда я вышел из такси и расплатился, отмахнувшись от попрошайки-наркомана, меня встретило все многообразие запахов большого города — смесь дизельных выхлопов, раскаленного металла и прокисшего пива. Но, несмотря на вонь и кошмарное движение, я всегда словно получаю в Нью-Йорке инъекцию адреналина. При всех его бросающихся в глаза пресловутых контрастах — грязи и великолепия, вызывающей роскоши и жалкой нищеты, садов и огороженных пустырей, брошенных домов на фоне фантастических стеклянных башен, дневного безумия и ночной тишины — он словно электростанция, работающая непрерывно, как муравейник, заряжающая энергией и ощущением полноты жизни во всех ее проявлениях.

Я поселился в гостинице среднего класса на Шестой авеню, заказав малый люкс — на случай, если придется давать интервью. Номер мой на двадцать третьем этаже (помеченном как зона для курящих) был уютно-анонимным, только в нем стоял легкий запах плесени. В окно через центральный пролет виднелся точно такой же номер, в котором мужчина без пиджака разговаривал по телефону сотовой связи. Я повесил на дверь табличку «Не беспокоить», накинул цепочку и пошел в ванную. Там я обнаружил подтекающий кран и обычного приветливого таракана. Устройство ванных в гостиничных номерах меня всегда занимало. Исследовал я также распространенные теперь повсюду бесплатные туалетные принадлежности. Часто выясняется, что они рассчитаны исключительно на карликов. На этот раз бесплатный кусок мыла был величиной с церковную облатку, и когда я попытался им намылиться, он выскочил из мокрых рук со скоростью хоккейной шайбы.

Отмокая в ванне, я внезапно осознал весь идиотизм своего положения. Сквозь усталость меня стал точить червь сомнения относительно разумности моей поездки: не получится ли так, что, пролетев столько миль, я явлюсь на свидание в Самарре?[67] Когда в Венеции я последовал совету Гиа, Америка показалась мне стоящим вариантом. Теперь же, слушая, как воет, будто фея смерти, вентилятор, я снова засомневался. Говорят, разговор с самим собой — первый признак безумия; шагая из спальни в ванную и что-то бормоча, я увидел в зеркале свое лицо с выражением растерянности.

Позвонив моему издателю Биллу и договорившись о встрече в его любимом баре, я вдруг ощутил голод — сказывалась разница во времени — и отправился в ближайшую кофейню. Затем посетил мой любимый книжный магазин на Мэдисон, понимая, что это необходимо, потому что я все равно не усну. Я купил последнюю книжку Апдайка и парочку дешевых карманных изданий.

Когда мы встретились с Биллом, он выглядел раздраженным.

— Я сосу специальные таблетки, — сказал он тем самодовольным тоном, каким говорят бывшие заядлые курильщики, когда кто-то из неразумных закуривает в их присутствии. — Тебе бы тоже надо попробовать.

— И что, помогает?

— Врачи говорят, что так лучше, чем просто бросить.