Порочные игры

В продолжение всей эдгаровской церемонии я оставался в приподнятом настроении. Награды вручала Американская ассоциация писателей детективного жанра. Люди, которые сочиняют триллеры, образуют довольно странную группу, говорят на непонятном для большинства языке. Постороннему трудно объяснять, что такое писательское ремесло. С тех пор как исчезли литературные салоны, у нас нет времени и места для общения, мы залезли в собственные раковины и встречаемся только на таких вот сборищах. Билл и его коллеги заняли один стол. Они были явно довольны, что я оказался в числе награжденных керамическим бюстом доброго старого Эдгара Аллана По (он до сих пор стоит на моем письменном столе, напоминая и о моем безумии, и о моем успехе). Я впервые получил премию, и, признаться, мне была приятна и сама церемония, и компания моих коллег.

На следующий день было назначено несколько моих интервью. Уже в первом я рассказал о себе все, что мог. Следующей оказалась устрашающего вида дама с металлическим голосом и среднезападным произношением. Звеня, как цимбалина, она без обиняков обрушила на меня первый вопрос:

— Вы читали «Сексуальную анархию» Элен Шоуолтер?

— Нет, к сожалению, не пришлось.

— Прочитайте, вы очень много узнаете о себе самом.

— Правда? Каким образом?

— Она бьет в самую точку. Например, ее глава о Стивенсоне — она могла быть написана и про вас. Вы когда-нибудь замечали, что все ваши герои — холостяки средних лет, и женщина для них просто рабыня?

— Понимаете, я стараюсь быть точным, а большинство шпионов — люди одинокие. Такая у них работа. Но я непременно загляну в книгу, которую вы рекомендуете. Люблю узнать о себе новое.

Она буквально заговорила меня, тараторя о «сексуальных гетто», в которые заключают своих героинь почти все писатели-мужчины.

— Начал Хемингуэй, и до сих пор эта традиция тянется.

— В самом деле? Интересная мысль.

— Перечитайте собственные книги!

— Как ни странно, закончив роман, я редко к нему возвращаюсь.

— А зря!

Я попытался как-то отвлечь ее, предложил чаю.

— Прошу прощения за откровенность, но вы подсознательно загоняете женщину на кухню — отсюда ассоциации с едой, с домашними делами.

— Вообще-то я собирался позвать горничную, — сказал я со всей вежливостью, на какую только был способен. — Я не имел в виду, что это должны сделать вы. Даже подсознательно. — Но шуток она не понимала.

— В моем классе это называется «кухонной порнографией».

— В каком классе? — удивился я.

— Я читаю курс по антифеминистским тенденциям в современном романе в Куинс-колледже. Вы здесь надолго? Приезжайте прочесть лекцию.

— Я бы с удовольствием, но, увы, я завтра уезжаю.

— Жаль. Ну что ж, очень приятно было с вами побеседовать. Я многое о вас узнала, — зловеще добавила она, подхватив свой саквояж и сунув в него так и не понадобившийся магнитофон. Я не питал особых иллюзий относительно того, что она обо мне напишет.

Последним интервьюером оказался вкрадчивый молодой человек, пришедший без предупреждения.

— Прошу прощения, что побеспокоил вас в конце дня. Наш редактор неожиданно свалил на меня это дело.

— Ничего страшного. Вы откуда?

— Из нового литературного журнала «В фокусе». Он недавно выходит, но мы расширяемся и рады знакомству с приезжими знаменитостями.

Он опустился в кресло, и я невольно отметил, что он одет слишком хорошо для сотрудника малоизвестного журнала.

— Я как раз хотел выпить. Присоединитесь ко мне?

— Спасибо, отличная мысль.

— Должен добавить, спасибо моему издателю.

Пока я наполнял его бокал, он внимательно разглядывал моего Эдгара.

— А впридачу к этой штуке деньги дают?

— Нет. Ваше здоровье!

— Ваше!

— Спасибо, оно мне очень пригодится.

— Безусловно. Мы привлекаем внимание читателей не столько к самим книгам — будучи снобами, мы не верим, что они с ними знакомы… вам же тоже, наверно, противно читать всякие вонючие опусы, в которых докапываются до тайного смысла последней книжки Даниэля Стила и все такое? Нас больше интересует, как вы совмещаете вашу работу и частную жизнь. Кстати, я не делаю никаких заметок; если рядом скрипит перо, вряд ли разговор получится непринужденным. Но у меня хорошая память.

Первые минут десять он задавал очень благожелательные вопросы. Мне показалось, что, в отличие от словоохотливой дамы, он не навязывал мне своего мнения. Но стоило ему допить свой бокал, как разговор принял совсем другой оборот.

— Вы много путешествуете, — сказал он, — чего не скажешь о других.

— Правда?

— Так мне кажется. Современные американские писатели, как правило, пускают где-нибудь корни и все время сидят на одном месте. Первая послевоенная кампания не в счет — они попали в Европу с армией.

— Возможно, вы и правы. Но что в этом плохого? Толстой тоже не путешествовал, но от этого талант его не стал меньше. Я путешествую потому, что действие в моих книгах происходит в разных экзотических местах.

— Например, в Москве? — неожиданно спросил он.

— Я не назвал бы Москву экзотической в полном смысле этого слова.