Порочные игры

Я подождал, осознавая мелодраматичность момента, потом поднял трубку.

— Вы можете разговаривать? — спросил Алберт.

— Да. Есть какая-нибудь информация?

— Очень мало. Вы были правы — все хранят молчание. О жене все же удалось кое-что узнать. Вам известно, что она дважды попадалась на наркотиках? Один раз на кокаине, второй — на героине? По последнему обвинению получила условный срок.

— Нет. В первый раз слышу.

— Когда вы жили вместе, никогда за ней такого не замечали?

— Однажды было. Но я тогда подумал, что ее просто уговорили — мы попали на отдыхе в очень странную компанию.

— Ладно, я продолжаю розыски. Но дело, возможно, более запутанное, чем вы предполагали.

— В каком смысле?

— Это пока мое ощущение. Не исключено, что тут замешаны ребята из Сенчури-Хаус, но ничего определенного сейчас сказать не могу.

Упоминание о Сенчури-Хаус меня поразило. Это была штаб-квартира МИ-6, и до последнего времени само ее существование официально отрицалось — трогательная уловка нашего истеблишмента, который, как и в случаях с королевскими скандалами, уподобился страусу и спрятал голову, уверенный в том, что теперь никто его не видит.

— Почему вы так решили?

— Допустим, опыт подсказывает. Когда ничего нельзя узнать из обычных источников, дело пахнет именно этим. И место, которое он выбрал для встречи с Создателем, тоже кое о чем говорит. Впрочем, все это я беру на себя. Я продолжаю копать. Как долго вы собираетесь там оставаться?

— Минимум неделю.

— За это время должно появиться что-нибудь новенькое. Когда приедете, позвоните, или я сам с вами свяжусь.

Роджер вернулся в комнату в тот момент, когда я прощался с Албертом.

— Это мой издатель, — сказал я Роджеру. — Волнуется, как бы я не опоздал со сдачей романа. На этот раз они заплатили довольно приличный аванс. Вы никогда не пробовали писать?

— Пробовал, даже написал кое-что, но боюсь, не смогу закончить.

— А о чем?

— Руссо и культ божественного гения в 1770-е и 80-е годы. Вряд ли вызовет большой интерес у Книжного общества.

— Можно мне почитать?

— Зачем тебе такие мучения? Ну ладно, подумаю.

Только во время нашей обычной утренней прогулки — где-то на полпути — Роджер после долгого молчания снова заговорил о Генри. Избегая смотреть мне в глаза и устремив взгляд на покрытые солнечными бликами волны, он вдруг сказал:

— Я думал о твоих проблемах. Возможно, один мой знакомый тебе поможет.

— Правда? Кто же это?

— Ты его не знаешь. Бывший полицейский. Точнее, его можно считать полицейским — он служил в полиции нравов и однажды сделал для меня доброе дело. — Он по-прежнему не смотрел на меня.

— Почему вы так думаете?

— Птицы одного полета гнездятся неподалеку, — заметил Роджер. — Он тоже когда-то знал Генри.

— Не упоминал ли о нем как-нибудь Генри в разговоре со мной?

— Вряд ли. Что интересно — я из-за этого почти не спал всю ночь, все думал, — ты ведь ошибался, полагая, что знаешь Генри лучше всех. Ты знал его только с хорошей стороны, а я — с плохой, и поэтому мне было известно больше, что очень важно в оценке человека. Как видишь, Генри вел двойную жизнь, и его вторая жизнь, как и у многих из нас, была неправедной.

На какое-то время мы замолчали, а потом он сказал:

— Я свяжусь с этим человеком, попробую выяснить, согласится ли он с тобой встретиться. Конечно, если ты собираешься и впредь этим заниматься.

— Я уже слишком далеко зашел, — сказал я.

Он не вспоминал об этом до дня моего отъезда. На исходе второй недели я почувствовал, что запас терпения у Роджера исчерпан. Он ничего не говорил из вежливости, но у него, как и у многих привыкших жить в одиночестве людей, был устоявшийся образ жизни, и он с трудом скрывал свое раздражение. Наверно, домашние раздоры нередко происходят оттого, что приходится делить единственную ванную. Он горячо возражал, когда я объявил ему о своем отъезде, но в тоне его я уловил нотку облегчения. Еще раз звонил Алберт, ничего нового не сказал, а расспрашивать его при Роджере было неудобно. Две недели, проведенные в безопасности вне Лондона, излечили меня от паники, и мне даже захотелось поработать над романом в привычной обстановке. На прощанье я оставил Роджеру в подарок полдюжины бутылок его любимого «молта». Только во время нашего последнего завтрака он пододвинул мне листок.

— Здесь фамилия и адрес человека, о котором я тебе говорил. Он будет рад тебя видеть, если ты не раздумал заниматься этим делом.

Когда подъехало такси, он сделал то, чего не делал никогда, — неуклюже обнял меня и поцеловал в щеку. Мы оба смутились. В первый раз я видел его таким сентиментальным.

— Береги себя и не исчезай надолго. С тобой было так замечательно, такое событие в моей жизни — просто нет слов. Поговорить о прошлом. Да просто — с кем-нибудь поговорить. Мои соседи — люди приятные, но почему-то не вдохновляют меня.

— Очень благодарен вам за прием. Я по-настоящему отдохнул. Вы тоже себя берегите. И заканчивайте вашу книгу — она замечательная.

— Да брось ты! Такая же скучная и педантичная, как я сам.