Порочные круги постсоветской России т.1

Посвятив себя «втягиванию страны в зону абсолютного господства золотого тельца», элитарная часть той общности, которую обозначали словом «интеллигенция», совершила радикальный разрыв с этой общностью, что привело к ее дезинтеграции — «трудовая интеллигенция» пока что в новую общность собраться не может.

Более того, «либеральная интеллигенция» в большинстве своем встроилась в новые общности «победителей» — как идеологи, предприниматели, эксперты и управленцы. Они были интеллектуальным авангардом антисоветских сил и имеют право на свою долю трофеев. П. Бурдье писал: «Все заставляет предположить, что в действительности в основе изменений, случившихся недавно в России и других социалистических странах, лежит противостояние между держателями политического капитала в первом, а особенно во втором поколении, и держателями образовательного капитала, технократами и, главным образом, научными работниками или интеллектуалами, которые отчасти сами вышли из семей политической номенклатуры» (см. [14]).

Никакой программы блокирования этого процесса и восстановления поврежденных частей системы «культура» после 2000 г. не выработано — ни в государстве, ни в обществе. Сопротивление распаду носит молекулярный неорганизованный характер, и шансы на его решающий успех невелики. Для успеха требуются программа и организация. Пока что причины кризиса культуры видят только в нехватке денег.

Рассмотрим характер деформации ряда важнейших структур культуры.

Представление о человеке: антропологическая составляющая мировоззрения

Кризис культуры всегда связан с кризисом ее философских оснований. В центре любой национальной культуры — ответ на вопрос «что есть человек?». Вопрос этот корнями уходит в религиозные представления, но прорастает в культуру. На это надстраиваются все частные культурные нормы и запреты.

Человек создан (преображен из животного) миром культуры. Первое дело культуры — заставить и научить нас быть людьми. Дело культуры — дать нам знания, умения и мотивы, чтобы жить в обществе и непрерывно создавать его. Культура дает нам квалификацию — быть членом общества. Она загоняет нас в рамки дисциплины, как при обучении рабочего, врача и пр. Культура вбивает в нас множество табу и запретов, подчиняет цензуре. Культура дает нам знания и умения быть частицей народа, а не соринкой в человеческой пыли. Это сложное обучение и трудное дело.

Тысячу лет культурное ядро России покоилось на идее соборной личности. Человек человеку брат! Конечно, общество усложнялось, эта идея изменялась, но ее главный смысл оставался очень устойчивым. К нам был закрыт вход мальтузианству, отвергающему право на жизнь бедным. И вдруг культурная элита в конце ХХ в. кинулась в социал-дарвинизм, представив людей животными, ведущими внутривидовую борьбу за существование. Конкуренция — это наше все!

Кризис культуры возникает, когда в нее внедряется крупная идея, находящаяся в непримиримом противоречии с другими устоями данной культуры — люди теряют ориентиры, путаются в представлениях о Добре и Зле. И вот, авторитетные деятели культуры России стали убеждать общество, что «человек человеку волк», а элита гуманитарной интеллигенции — прямо проповедовать социальный расизм. От того, что у нас наговорили, и кальвинисты остолбенеют.

Внедрение в массовое сознание антропологической модели социал-дарвинизма велось как специальная программа. Целью ее и было вытеснение из мировоззренческой матрицы народа прежнего, идущего от православия и стихийного общинного коммунизма представления о человеке.

В разных вариациях во множестве сообщений давались клише из Ницше, Спенсера, Мальтуса такого типа: «Бедность бездарных, несчастья, обрушивающиеся на неблагоразумных, голод, изнуряющий бездельников, и то, что сильные оттесняют слабых, оставляя многих “на мели и в нищете” — все это воля мудрого и всеблагого провидения».

Очень популярен среди интеллигенции был Н.М. Амосов (в рейтинге он шел третьим после Сахарова и Солженицына). Он так излагал своё кредо: «Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству… За коллектив и равенство стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу — ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых» [1].1

В прессе же самым обычным делом стали заявления совершенно в духе тяжелого социал-дарвинизма. Тогда (в 1988 г.) многих удивило высказывание одного из первых крупных бизнесменов Л. Вайнберга (владелец фирмы «Интерквадро», кажется, по продаже компьютеров): «Биологическая наука дала нам очень необычную цифpу: в каждой биологической популяции есть четыре пpоцента активных особей. У зайцев, у медведей. У людей. На Западе эти четыре процента — предприниматели, которые дают работу и кормят всех остальных. У нас такие особи тоже всегда были, есть и будут».