Порочные занятия

Здравый смысл рычит, чтобы я застрелил его. Стрелял в него сейчас, пока он не улизнул от возмездия. Сейчас, прежде чем он вытащит свой пистолет.

Я игнорирую голос разума и иду к Криусу.

— Почему? — рычу я.

Его брови сходятся.

— Что?

— Почему ты убил маму.

Все следы его улыбки исчезают.

— Клянусь тебе, сынок, я не прикасался к твоей матери в последние недели. Ни разу.

Пульс между ушами бьется о барабанные перепонки и наполняет череп резонирующей яростью. Я подхожу к маминому столу и сдергиваю простыню.

— Как что это?

Криус переводит взгляд с лица матери на глубокий порез на ее горле.

— Моника всегда воспринимала мои слова буквально, — вздыхает он. — Когда я сказал, чтобы она умерла для меня, это не являлось прямой инструкцией совершить самоубийство.

— Что? — я поднимаю пистолет, целясь в точку между его глазами.

— Ах, — Криус поднимает тонкую ладонь. — Я бы не стал этого делать, мой мальчик. Ведь у моих людей твоя сестра Квинн.

Слова поражают, как удар под дых. Это невозможно.

Нет, это возможно.

Криус никогда не осмелился бы пойти туда, где я мог бы убить его, если бы у него не было плана на случай непредвиденных обстоятельств.

— Когда ты ее взял? — спрашиваю я.

— Поимку Квинн подтвердили за мгновение до того, как я вошел в городской морг, — говорит он с нежной улыбкой. — Если со мной что-нибудь случится, у моих людей есть указание продать ее с аукциона одному из моих зарубежных партнеров.

У меня сжимается челюсть.

— Потребуются месяцы, чтобы выследить ее, а к тому времени будет слишком поздно, — Криус кивает, чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

Края зрения краснеют, и мое дыхание становится поверхностным. Я не смог спасти маму, и теперь я не могу спасти Квинн.

Голос в затылке кричит, чтобы я сосредоточился. Сосредоточился на всем, что я знаю о Квинн. О Криусе Ванире. Сосредоточился на том факте, что он больше не всемогущий, дальновидный монстр моего детства, а человек, который скажет или сделает что угодно, чтобы остаться в живых.

— Докажи, — говорю.

Его улыбка мерцает.

— Извини?

— Где ты нашел Квинн? — спрашиваю я. — Как? Покажи мне видео с заложницей. Что-угодно.

— Конечно, мой мальчик, — Криус лезет во внутренний карман пиджака.

Я стреляю ему в плечо, забыв все обещания быстрой казни.

Он зажмуривает глаза и стискивает зубы.

— Мариус. Всегда такой импульсивный.

Рука с кармана падает, как и его пистолет, который летит под стол.

— Ты солгал о Квинн? — рычу я.

Криус выпускает трость и для равновесия хватается за край стола.

— Я надеялся использовать твою слабость к женщинам в своих интересах.

— Ты жалок.

Он хрипит.

— Если это не ты под простыней, то кто?

— Твой человек.

Я убираю пистолет обратно в кобуру, прощаясь с последними мыслями о быстром убийстве.

Стрельба слишком хороша для этого ублюдка.

Он смотрит на меня, его голубые глаза сияют.

— Мариус, мой мальчик…

Мой кулак встречается с его челюстью.

— Ты мне не отец.

Криус падает навзничь, ударяясь о бетон с болезненным шипением.

— Будь благоразумен, — хрипит он. — Когда Моника пришла ко мне со своим планом, я позаботился о том, чтобы никто не пострадал и не погиб от моих рук.

Звуки стрельбы стихли, и городской морг погружен в тишину. Быстрые, хриплые вдохи скребут мои барабанные перепонки, когда я приближаюсь к упавшему человеку.

Он выглядит жалко, лежа на полу, пытаясь отползти назад к выходу. Я лезу во внутренний карман куртки и достаю нож.

— Мариус, — хрипит он. — Не делай этого.

— Сколько женщин было на твоем месте? — рычу я. — Сколько из них просили, плакали и умоляли о пощаде?

Он хватается за кровоточащее плечо и вздрагивает.

— Ты пожалеешь, что убил своего отца.

— Ты сбился со счета, сколько жизней погубил? — спрашиваю я сквозь стиснутые зубы.

Дверь со скрипом открывается, и я перевожу взгляд в направлении звука и вижу, что Тор проскальзывает внутрь. Когда он закрывает за собой дверь, я вытаскиваю пистолет из кобуры и снова обращаю внимание на Криуса.

— Могу я попросить об услуге? — шепчет он.

— Нет.

Я становлюсь на колени рядом с ним, поднимаю его за раненое плечо, наслаждаясь его болезненным шипением. Он не вздрагивает, не сопротивляется и не борется. Возможно, он уже знает, что потерпел поражение. Возможно, он не хочет доставлять мне удовольствие показывать свои страдания.

Как бы я ни хотел, чтобы этот момент длился вечно, я все еще окружен врагами.

Поместив нож на три дюйма ниже его уха, я перерезаю сонную артерию. Криус задыхается, когда теплая кровь хлыщет из раны и пропитывает мой рукав.

— Сделай так, чтобы другие мои мальчики не умерли с голоду. Они будут заперты в квартирах, если я не навещу их матерей.

Мои ноздри раздуваются при подтверждении того, что я был не единственным.

— Как мне их найти?

— В моем телефоне есть файл. Используй мою сетчатку, чтобы получить к нему доступ. Пароль — «красота».

Я подавляю свое отвращение, чтобы сосредоточиться на получении информации, необходимой мне для спасения его заключенных.

— В нижнем регистре?

— Да, — хрипит он.

— Есть что-нибудь еще, что я должен знать?