Порочные

— Заткнись, Нэд, я разговариваю не с тобой, — оборвала волка, ярость снова врезалась в грудь, с такой силой, что стало сложно дышать. Я перестала чувствовать боль в бедре и боку, на шее, тянущее чувство отошло куда-то на задний план. — Да или нет, Маркус?

— Нам просто надо про…

— Нам ничего не надо, — снова встрял Нэд. — Ты злобная, мелочная…

— А ты трус, Нэд, — отбила спокойно. — Тебе проще считать меня тварью, чем открыть глаза на собственную жену. Забыл, как она и ее дружки гнобили тебя с шестого класса, а я вытирала тебе сопли и слюни, лечила синяки и разбитые губы, сидя под трибунами?

— Это не дает тебе права…

— О, да пошли вы все! — не сумела я сдержаться, развернулась и почти бегом бросилась к краю утеса. Я не могла на них смотреть, не хотела слышать. Если останусь сейчас тут, снова перекинусь и наброшусь на кого-нибудь. Драться буду пока не сдохну. Волки и агрессия, агрессия и волки. Хреново, с какой стороны не посмотри.

— Эмили, — позвал Маркус.

Я лишь ускорила шаг, остановилась на самом конце выступа, всматриваясь в темную воду, желая, чтобы она была достаточно холодной, чтобы остудить меня, унять ярость.

— Эм, ты ранена, не делай глупостей! — он шел ко мне, шел быстро, даже, пожалуй, слишком. Но, даже если побежит, не успеет. — Мы проверим…

— Да плевать, — пожала плечами.

— Эмили, мать твою!..

— Иди в жопу, — ответила тихо, боясь сорваться на крик. — Ты и твоя стая. Вы не волки — вы кучка подростков из старшей школы. Так и не выросли.

Я оттолкнулась от выступа и ухнула вниз, слыша разъяренное рычание Джефферсона в спину. Вода и правда была холодной, достаточно холодной, чтобы прочистить мозги и ожечь раны плетью из серной кислоты.

Я бы, наверное, застонала. Но мысль о том, что стон приведет к тому, что мне придется всплыть на поверхность, заставила сдержаться. И я лишь нырнула глубже.

За вещами вернусь позже.

Мне надо остыть, подумать и все взвесить.

Возможно… Возможно, я смогу помочь Артуру, только если заберу его в совет, в центр и свою лабораторию…

Здесь… здесь слишком много отвлекающих факторов и… болезненных воспоминаний.

Я вынырнула, отплевываясь, сориентировалась и поплыла к дальнему островку. Боль в ноге и боку заставляла почти скулить.

Вот так, Бартон. Получи по морде.

Отличное напоминание о том, что слова и обещания в этой стае всегда были лишь пустым звуком.

На берег я почти выползла, сил практически не осталось: течение и раны сделали свое дело. Упала на песок прямо возле воды и, раскинув руки, уставилась в темное небо. Улыбка змеей сверкала на губах, пока я пыталась отдышаться.

Все-таки мне удалось поплавать, пусть и не так, как я рассчитывала, но тем не менее.

Раны все еще кровоточили, причиняли боль.

Дура, Бартон. Наверняка занесла какую-нибудь гадость.

Я с трудом села, переждала головокружение и осмотрела то, что получилось осмотреть. Ну или попыталась. К сожалению, себя лечить я не могла. Может быть, никогда не смогу. Но на вид все выглядело куда как лучше, чем ощущалось.

Интересно, сарай все еще жив? Или подростки теперь используют что-то другое вместо него?

Я тяжело поднялась, ощущая каждую гудящую в теле мышцу, и еще раз внимательно огляделась, изменив зрение.

Остров выглядел так, будто тут давно никого не было: ни пустых бутылок из-под газировки и пива, ни оберток от шоколада и чипсов, ни следов кострищ.

С другой стороны, возможно, нынешнее тинейджеры гораздо сознательнее, чем были когда-то мы.

Мелкие острые камешки кололи обнаженные ступни, ветер заставил кожу покрыться мурашками, а я медленно брела от песчаной косы в сторону деревьев. Ощутимо шатало, и слегка кружилась голова. Неприятные ощущения — будто я слабая и беспомощная.

Я шла, цепляясь за деревья и ветки, изредка останавливаясь, чтобы отдышаться. Сырой воздух с озера пробирался под кожу, в кости и кровь.

Мне бы обернуться, конечно, но… Но сначала надо все-таки выяснить, цел ли сарай. Возможно, там найдется что-нибудь, чем можно перекусить. Охотиться я сейчас не в состоянии, да и не на кого тут, по сути, охотиться — остров слишком мал.

Трещали под ногами сухие ветки, царапали бедра и руки кусты, пружинила земля.

А я словно окунулась в детство.

Мне нравилась вода. Кажется, что плавать научилась даже раньше, чем впервые перекинулась. Я несколько раз даже переплывала озеро, чтобы побродить по другому берегу. То время в стае почему-то запомнилось как вечное лето с ярким, жарким солнцем, текущим по рукам мороженным, жареным маршмеллоу, и ветром в ушах, когда удавалось оторваться от учебников. Будто не было в том времени весны, осени и зимы. Только лето. Пахнущее травами, цветами, попкорном и яблоками в карамели. С потрескиванием костра и короткими, неумелыми гитарными переборами.

Лет до двенадцати я твердо была уверена, что об этом месте никто не знает, что я его полноправная хозяйка.

До того раза…

Я так разозлилась. На Марка, на Колина, на Крис. На всех. И по привычке удрала сюда, где могла ни на кого не оглядываясь, и ничего никому не объясняя просто побыть с собой наедине.