Порочный - 2

Ухоженная лужайка позади дома ее отца была так же лишена человеческого присутствия, как и передний двор. Взгляд в зеркало заднего вида показал, что мистер Гавайская рубашка исчез. Либо он скрылся из виду, чтобы позвонить ее отцу, либо вернулся в свой дом, заниматься тем же, чем занимались парни вроде него: слушать Джимми Баффета[24] и жадно поглощать "Mаргариту".

Джессика свернула с аллеи направо и направилась к дому отца. Видимых следов слежки по-прежнему не было. Она припарковалась у тротуара почти прямо перед домом. Это было решение, основанное на импульсе. Она знала, что это глупо и противоречит всему, что она знала о приближении к цели. Разумнее всего было бы уехать куда-нибудь подальше и исчезнуть, по крайней мере, на несколько месяцев, а может быть, и на год, а то и больше. Длительное отсутствие убаюкало бы ее отца, вызывая чувство ложной безопасности. А потом в один прекрасный день она могла появиться, всадить пулю ему в голову и уйти без всяких осложнений. Но на самом деле это был не вариант, не с ее кипящими эмоциями.

Оглядевшись в последний раз, Джессика вышла из "Тойоты" и открыла багажник. Связанный мужчина смотрел на нее широко раскрытыми испуганными глазами. Джессика еще раз огляделась, убедилась, что за ней никто не наблюдает, и достала из кармана охотничий нож с длинным зазубренным лезвием. Она вонзила его в горло мужчины и оставила там, захлопнув багажник. Ей не доставляло удовольствия убивать беднягу, но она не знала, сколько времени уйдет на то, чтобы закончить здесь свои дела, дела, которые могли бы осложниться, если бы у него было время пошуметь и привлечь внимание к машине.

Она неторопливо пересекла лужайку перед домом отца, изо всех сил стараясь быть начеку, чтобы не столкнуться с какой-нибудь угрозой. Но она добралась до тротуара перед домом и без приключений поднялась по ступенькам на крыльцо. Она подняла руку, чтобы постучать, но в последний раз заколебалась.

В глубине души она верила, что ее отец виновен во всем, о чём утверждала Зельда. Все это слишком хорошо сочеталось с тем, чему она научилась после своего второго побега из Хопкинс-Бенда. Но все это было косвенным. У нее не было никаких конкретных доказательств, кроме слов одной женщины, которая теперь была мертва. Разве она не обязана в последний раз воспользоваться сомнениями насчет отца? Очевидное отсутствие охраны также подпитывало этот всплеск неопределенности в последнюю минуту. Что, если за домом старика не следят, потому что у него нет никаких оснований полагать, что ему кто-то угрожает, а тем более его дочь?

Блядь.

Разумеется, возможность его невиновности приходила ей в голову не раз, но каждый раз она списывала это на сентиментальность. Она научилась доверять своим инстинктам в вопросах интриг, жизни и смерти, и эти инстинкты редко бывали ошибочными. Но ведь из каждого правила были исключения, верно? Что, если это было одним из тех редких исключений? Она не хотела причинять боль человеку, который ее воспитал, если не была абсолютно уверена, что он именно тот монстр, каким она его считала.

Она еще немного подумала.

А потом она постучала в дверь - три жестких, резких стука говорили о необходимости и авторитете. Это был стук полицейского. Когда-то она подумывала о том, чтобы пойти в правоохранительные органы после того, как закончится военная служба, но это был лишь один из многих вариантов, которые ей больше не доступны.

Ее отец открыл дверь, выражение его лица было нехарактерно молчаливым. Это был подтянутый мужчина ростом не более шести футов, с такими же холодными голубыми глазами, как у нее, и коротко подстриженными седыми волосами. Отсутствие внешних эмоций сказало Джессике все, что ей нужно было знать. Она не могла вспомнить, когда в последний раз видела этого человека без того, чтобы он не расплылся в широкой улыбке и не заключил ее в крепкие объятия.

- Я подозреваю, что ты хочешь поговорить.

Джессика ничего не ответила.

Oтец отступил в сторону. 

- Заходи, если хочешь. Думаю, ты чувствуешь себя как я. Чем скорее мы приступим к делу, тем лучше.

Когда Джессика не двинулась с места, он повернулся и пошел в глубь дома, оставив дверь открытой. Она поняла, что он дает ей последний шанс уйти и отложить эту неприятность на неопределенное время, возможно, навсегда. Чертовски заманчиво было воспользоваться этой возможностью.

Но Джессика не могла этого сделать.

Она вошла в дом и закрыла за собой дверь. В доме было тихо, если не считать тиканья напольных часов в углу фойе. Часы были семейной реликвией, передававшейся из поколения в поколение по материнской линии. Они стоял в фойе дома, в котором она росла все свое детство. Увидеть иx в этом незнакомом месте вызвало чувство сладостно-горькой ностальгии.

Отец ждал ее в гостиной, тускло освещенной торшерами. Он сидел в центре длинного черного кожаного дивана. Перед ним стоял кофейный столик со скошенной стеклянной столешницей. На столике лежал конверт из плотной бумаги, открытая бутылка бурбона и два стакана для виски.

Джессика села в кресло справа от дивана.