— Во дурак-то! — раздосадовано воскликнул мальчик и спрятал галопроектор. — Твой шеврон продается на каждом углу, а вот звезду — фиг достанешь. Ну, продай мне ее... Пожалуйста... — Он залебезил и, оглянувшись по сторонам, очевидно, проверяя местоположение родителей: не услышат ли, предложил цену: — Даю двадцать пять.
Серый откровенно рассмеялся:
— Иди-ка лучше к своей мамочке.
Глаза мальчишки вспыхнули:
— Придурок искусственный.
Я заметил, что Серый напрягся для прыжка. Все могло окончиться плачевно. Мой пилот ударом ноги, как нечего делать, может отправить приставалу на тот свет. Однако его тормоза еще работали, и он тихо угрожающе зашипел:
— Заткнись, недоносок. Я же тебя по полу размажу.
— Только попробуй! Я отца позову. — Мальчик сделал пару шагов назад и, проговорив скороговоркой: "Без папаши и мамаши расплодятся дети наши", — сломя голову кинулся в сторону очереди, стоявшей окало еще закрытого выхода на посадку. Серый с рычанием опрокинул столик и в четыре прыжка был уже около обидчика, молниеносно стукнув его раскрытой ладонью в подбородок. Тот взвизгнул и, громко заверещав, шлепнулся на пол. В мгновение ока я оказался около них и прижал к себе трясущегося и готового вот-вот расплакаться от бессильного бешенства Серого.
Толпа отъезжающих на секунду оцепенела, а затем раздались возмущенные крики.
— Джеральд! О боже! Джеральд! — завопила упитанная англичанка, подбежав к хныкавшему на мягком покрытии пола мальчику, напоминая своими движениями большую откормленную утку. Она убедилась, что ее чадо еще живо, сжала кулаки, скривила губы и двинулась на меня:
— Ублюдки синтетические! Я же вас...
— Катрин! Успокойся сейчас же! — раздался сзади нее громкий бас. Впечатляющий мужчина, лет сорока пяти (судя по внешности, естественно), взял всхлипывающего Джеральда за грудки, поставил перед собою и грозно промолвил:
— Я тебе сколько раз говорил, чтобы не приставал к искусственникам. Ну, погоди... — добавил он зловещим полушепотом. — Дома мы еще с тобой потолкуем на эту тему.
Последняя фраза вызвала новый приступ рыданий. Мужчина оставил мальчика на попечение мадам и повернулся ко мне:
— А вам, господин офицер, нужно жестче контролировать своих подопечных.
Сказав так, папаша повернулся к нам спиной и увел семейство к толпе, которая шушукалась и сочувственно качала головами. Я взял успокоившегося Серого за руку и направился обратно к нашему столику, по ходу утешая погрузившегося в мрачное настроение пилота. Тут как раз подоспел Рене с билетами. Он сразу сообразил, что здесь произошел какой-то инцидент, но не стал ни о чем спрашивать.
В ракетоплан мы зашли последними и демонстративно не спеша, направились в хвостовой салон, вдоль рядов кресел, на которых восседали в основном немолодые туристы. Дамы и джентльмены при нашем приближении опасливо отстранялись от прохода, с такими выражениями на лицах, будто ожидали, что мы ни с того ни с сего можем покусать их. Серый, когда проходил мимо Джеральда, сделал зловещее выражение физиономии. Мальчик же еще до этого украдкой взглянул на своего отца и, убедившись, что он погрузился в чтение биржевых новостей, заранее показал нам свой розовый язычок. Во избежание повторения скандала, я чувствительно хлопнул Серого по мягкому месту и подтолкнул его вперед.
В конце концов, все расселись по своим местам, стюардесса пролепетала банальный набор фраз, и люди расслабились в ожидании взлета.
Ракетоплан пробивал пелену перистых облаков, устремляясь в стратосферу. Несмотря на приличное ускорение, пассажиры не чувствовали перегрузок, поскольку работала антиинерционная система, способная мгновенно переводить кинетическую энергию движущихся тел в электромагнитный импульс. Вскоре наш лайнер вошел в Е-слой ионосферы и направился на север, к Европе, со скоростью шестьдесят тысяч километров в час. По ракетоплану объявили, что за бортом минус сто. Услышав данное сообщение, некоторые туристы принялись зябко кутаться в пледы, побуждаемые к этому скорее чувством психологического дискомфорта, нежели чем холода.
Я лениво разглядывал барашки облачков далеко внизу, и думал о своем. Вдруг темно-свинцовая гладь Атлантики приняла красноватую окраску. Создавалось впечатление, что в воду уронили огромный пузырек с карминовой гуашью, чье содержимое постепенно растворялось в океане и вызывало такое изменение его цвета. На самом же деле, данное поле кирпично-красной воды являлось Ла-Платой — дельтой Параны. Внизу детской пирамидкой мелькнул мегаполис Монтевидео, и потянулись, испещренные мелкими деталями, сюжеты Бразильского нагорья.