- Но ты этого заслуживаешь, Лукас, - продолжала она. - Ты знаешь это. Ты хороший человек, и тебе не все равно. Тебе не все равно. Я знаю, ты так стараешься скрыть это, но я все равно вижу. Привез мои картины, слушал, как я рассказываю о своем отце, говорил, что я красивая. Даже тот факт, что ты здесь защищаешь меня только потому, что твой отец сказал тебе, что я в опасности - знак того, что тебе не все равно. Потому что ты не должен был все это делать. Ты мог порвать это письмо и позволить этим придуркам забрать меня. Пытать меня…
Он отпрянул, с легкостью вырвавшись из ее хватки. Затем его руки легли ей на бедра, и он прижал ее к стойке, окружив запахом чистого мужского пота и пряностей, присущим лишь ему, Лукасу. Его взгляд был темно-сапфировым, полным гнева, боли и вины, всех эмоций, которые он скрывал от остального мира.
Но не от нее. Он не прятался от нее.
- Не говори так, - слова были хриплыми. - Не надо.
- А почему бы и нет? - она положила свои руки поверх его там, где они сжимали ее бедра, поддерживая контакт кожа к коже. - Я знаю, что то, что случилось, было ужасно. Это было ужасно. Но ты не можешь жить так, как живешь. Держать людей подальше и отрезать себя от всего, ради чего стоит жить, - на этот раз она протянула руку и обхватила ладонями его прекрасное лицо. Теперь настала ее очередь провести большими пальцами по изящным линиям его скул и изгибу великолепного рта. - Тебе не кажется, что твоя мать хотела бы для тебя лучшей жизни?
Гнев, чистый и горячий, как газовое пламя, вспыхнул в его глазах.
- Ты понятия не имеешь, что моя мать хотела бы для меня.
Но она не отвела от него взгляда и не отпустила. Если она не боялась его страсти, то уж точно не боялась его гнева.
- Ты тоже.
Выражение его лица исказилось.
- Нет. Потому что она умерла. Благодаря мне.
Грейс крепче прижала его к себе.
- Да, она умерла. Идя за тобой. Потому что она любила тебя. Потому что она хотела спасти тебя. Она любила тебя, Лукас. Она бы не хотела этого для тебя.
- А ты это знаешь наверняка. Имея лучших родителей в мире.
Он пытался причинить ей боль, как зверь, которому больно. Но она проигнорировала удар, позволила ему соскользнуть с нее.
- Конечно, мой отец был мудаком, и мама позволила ему это. Но я знаю достаточно, чтобы понять, что большинство родителей хотят лучшего для своих детей, - ее горло снова сжалось, на этот раз сильнее. - Они хотят, чтобы они были счастливы.
Его глаза сверкнули, боль вспыхнула ярче. Затем он наклонился и поцеловал ее, сильно и страстно. И когда оторвался от нее, он жестко сказал:
- Я позвоню Вульфу.
Затем он отстранился и вышел из комнаты.
* * *
Лукас прошел прямо из кухни к лифту и нажал кнопку. Двери тут же распахнулись, и он оказался в подвале, на стрельбище.
Он даже не думал. Он прошел прямо по коридору, открыл дверь и с силой захлопнул ее за собой. Войдя в оружейную, он открыл шкафчик с пистолетами и выбрал один наугад. Схватив наушники, он занял позицию и разрядил всю обойму в мишень.
Перезарядив, он сделал это снова.
Чего он действительно хотел, так это оказаться на открытом воздухе, где он мог бы схватить свой TAC-338 и успокоиться для хорошего, дальнего выстрела. Где не было ничего, кроме цели, на которой можно было сосредоточиться, и медленных, глубоких дыхательных упражнениях, которые он практиковал, чтобы замедлить сердцебиение.
Где не было женщины, которая касалась бы его своими теплыми пальцами, смотрела бы ему в глаза и говорила то, что он не хотел слышать. Например, как перестать наказывать себя. Что ему нужно впустить людей.
Что ему нужно быть счастливым.
Лукас снова поднял пистолет, прицелился и нажал на спусковой крючок. Выстрел попал точно туда, куда он хотел, как всегда.
Да что она знает о счастье? Как будто она сама не была несчастлива или как будто сама не отдалялась от людей. Она делала то же самое, что и он. Она отказывала себе в том, чего хотела, потому что голос отца все еще звучал в ее голове, что бы она ни говорила.
Она прекрасно умела читать ему нотации о том, чего он заслуживает, и не имела никакого права говорить, чего бы хотела для него его мать.
Он выстрелил еще раз, и выстрелы отозвались эхом, несмотря на наушники.
Еще одно нажатие на спусковой крючок, и на этот раз пуля прошла мимо цели, вонзившись в стену позади нее.
Иисус. Он никогда не промахивался.
Медленно он осознал, что его рука дрожит. Несильно, но все равно дрожит. Блядь.
Сорвав с головы наушники, он швырнул их на пол, а пистолет швырнул на стойку перед собой. В воздухе висел тяжелый запах кордита, который обычно успокаивал его. Но не сейчас. Не сегодня.
Нет, она не права. Не может быть. Он не был хорошим человеком и никогда им не будет, потому что он не был хорошим ребенком. Он был убийцей с самого начала.
Его отец видел это и поэтому рассказал ему правду о его матери. Если бы он был хорошим ребенком, его отец защитил бы его от этого, не так ли?