В горле застрял комок, это было больнее, чем она думала. Намного хуже.
- Если бы я не сказала тебе всего этого раньше, - сказала она, прежде чем смогла остановиться, - ты бы прекратил это сейчас?
- Нет, - на его лице не было абсолютно никакого выражения. - То, что ты сказала мне раньше, не имеет к этому никакого отношения.
Он лжет. Конечно же.
- Если бы я не сказала тебе, что ты мне небезразличен…
- Остановись, Грейс, - если бы его взгляд был ледяной бурей, она бы замерзла на месте. - Я же сказал, что это только на некоторое время. И теперь это время истекло.
Но она не была готова к этому. Она не была готова к тому, что все закончится. Она хотела большего. Еще пары дней, даже несколько часов.
Слезы боли выступили у нее на глазах, но она яростно сморгнула их. Она вдруг поняла, что не хочет давать ему еще больше поводов для беспокойства. Разве она не забыла, что он смертельно опасен? Он был снайпером, метким стрелком. Он мог нанести ей смертельный удар, а она даже не заметила бы этого.
Как сейчас, например.
- Так вот оно что? - она не понимала, почему спорит с ним, когда каждое ее слово раскрывало истинную глубину ее чувств. - Просто «все кончено»? У меня нет права голоса?
- Нет, не имеешь, - с таким же успехом он мог бы быть роботом, судя по выражению его красивого лица - маски безразличия. - Все именно так.
Комок в горле становился все больше и больше, а в глазах все плыло. Это не должно было так сильно ранить. Потому что она сказала себе, что не влюбится в него, что будет держать часть себя в узде. И она думала, что так и было. Конечно, она отдала ему свою страсть, но ничего больше, верно?
К ее ужасу, по щеке скатилась слеза, и, хотя она повернула голову и быстро подняла руку, чтобы смахнуть ее, она знала, что он это видел. Потому что на какую-то долю секунды ей показалось, что в его холодном взгляде что-то мелькнуло. Потом все исчезло, как будто никогда и не было, и она поняла, что, должно быть, ей показалось.
Нет, у него нет ее сердца. Она держала его при себе, держала для себя.
Но боль в груди подсказала ей, что это ложь.
Она откашлялась и яростно заморгала.
- Хорошо, - сказала она, как будто это не имело значения и не причиняло боли. Совсем. - Если ты так хочешь.
Он ничего не сказал, и она отчаянно хотела быть той, кто уйдет, кто покинет комнату первой, но он уже двигался, направляясь на кухню, даже не взглянув на нее. А она стояла и смотрела ему вслед, как идиотка.
Все болело. В груди зияла огромная дыра, и она знала, что если не будет осторожна, то расплачется. Но нет, она не сделает этого здесь, не там, где он может ее услышать. Она не собиралась идти за ним и умолять его передумать. Это было бы слишком отчаянно, слишком требовательно, и если бы она умоляла, а он бы сказал «Нет»...
С трудом сглотнув, Грейс заставила себя двинуться к лестнице и через мгновение оказалась в маленькой импровизированной студии перед картиной, которую начала всего пару дней назад. На белом полотне виднелись красные, оранжевые и золотые полосы - начало, которое она себе представляла до того, как Лукас ворвался в тот день и повалил ее на пол в порыве страсти.
Дрожь пробежала по ее телу.
Почему она здесь? Сейчас ей меньше всего хотелось заниматься живописью, особенно когда в последний раз она была в этой комнате с Лукасом. Его руки на ее теле, его рот на ее губах, его член внутри нее, зажигая ее, заставляя ее пылать…
Она не собиралась приближаться к краскам, но все равно сделала это, схватив несколько тюбиков и кисть, прежде чем вернуться к холсту перед ней. Внутри нее возникло чувство, которое становилось все больше и ярче, как неконтролируемый пожар в кустах на сухой, как трут, равнине. Больно, сыро и жарко, слезы текли из глаз, тело болело. Это были боль, желание, вина и горе. Счастье и печаль. Это было все, и она должна была вытащить это из себя так или иначе, Иначе это съест ее заживо.
Грейс сорвала колпачок с одного из тюбиков и выдавила немного огненно-красной краски на пальцы, прежде чем небрежно бросить тюбик на пол.
И начала рисовать.
* * *
Лукас прислонился к стене в переулке, не обращая внимания на кружащийся в воздухе снег, и наблюдал, как шофер вышел из длинного черного лимузина, припаркованного у обочины напротив переулка, и направился к пассажирской стороне.