Порочный миллиардер

Снаружи ничего не было, переулок был чист, но это не означало, что там действительно никого не было или никто не наблюдал.

Господи, он не мог больше ждать.

Он повернулся и встретил янтарный взгляд Грейс.

— Мы уходим, — сказал он решительно. — У тебя есть пять минут.

* * *

Пять минут? Собрать работу года? И как она собиралась взять свои холсты, взять все свои художественные принадлежности?

Ответ, конечно, был прост. Она бы не могла. Он просил ее оставить все здесь.

Холодный, твердый комок страха никуда не делся, но теперь к нему присоединились резкие, электрические всплески гнева. Потому что нет, ни за что. Она никуда не пойдет без своих картин.

Встретив его серебристо-голубой взгляд, она вздернула подбородок.

— Через две недели у меня выставка в галерее. Две. Недели. А это? — Она махнула рукой в сторону холстов. — Это мои экспонаты. Я не могу оставить их здесь. Я не оставлю их здесь. Они заняли у меня год, чтобы нарисовать все это, и я не оставлю все это здесь.

Лукас даже не взглянул на холсты.

— Твоя работы не имеют никакого значения, — холодно сказал он. — А твоя жизнь — да.

Электрические разряды превратились в острую вспышку ярости, и она обнаружила, что делает несколько шагов к нему.

— Не смей так говорить, — она не потрудилась скрыть раздражение в голосе. — И не будь таким пренебрежительным. Неужели ты не понимаешь? Моя работа — это моя жизнь.

Его ледяные совершенные черты лица не изменились, полное отсутствие выражения замораживало насквозь.

— Значит, ты вполне будешь счастлива умереть или подвергнуться пыткам из-за куска ткани с краской?

Ее гнев усилился, а в горле застрял ком, давняя и болезненная печаль сковала ее. С тех пор как ей исполнилось тринадцать лет и она наконец набралась смелости показать свою работу отцу, никто не отказывался от нее так категорически.

Он сам был художником, темпераментным, но блестящим, и в детстве она боготворила его. Но годы шли, а его картины не продавались, и он ожесточался, обращая эту горечь на нее. Он бросил один взгляд на ее рисунки и заявил, что они бездарная трата времени и что она должна попробовать что-то, в чем будет хороша. По его словам, она вообще ни в чем не была хороша.

— Да, — отрезала она, начиная злиться. — Для меня так будет лучше.

— У тебя есть четыре минуты, — сказал Лукас, раздражающе спокойным голосом. — Если ты не соберешь свои вещи за это время, я заберу тебя и вынесу отсюда.

Инстинкт подсказывал ей сделать еще один шаг, броситься к нему и крикнуть, что она никуда не пойдет и что, если он ее тронет, она вызовет полицию. Но у нее было чувство, что Лукас Тейт, хладнокровный, спокойный и логичный, просто не обратит на нее никакого внимания и все равно возьмет ее на руки и увезет, нравится ей это или нет.

И это заставило ее запаниковать.

Сделав глубокий вдох, она заставила себя взять себя в руки.

— Мне нужны мои вещи, Лукас, — она изо всех сил старалась говорить ровным голосом. — Как я уже сказала, через две недели у меня выставка, и она очень важна для меня. Это возможность, которая заняла у меня много времени, и я не могу ее упустить, — она сглотнула и сжала кулаки. Его лицо ничего не выражало, идеальные черты ничего ей не говорили. Его взгляд мог заморозить и огонь, и она знала, что он не поймет ее. Он был не из тех, кто разбирается в мечтах и страстях. Он не знал, каково это — хотеть чего-то настолько сильно, что причиняет боль. Годы она боролась за этот шанс, а теперь он был так близко, что она почти ощущала его вкус. И все же у нее не было другого выбора, кроме как попытаться достучаться до него.

— Это моя первая выставка, — продолжала она, четко выговаривая каждое слово. — Это была моя мечта, показать мои работы как художнику, с тех пор как я впервые взяла в руки карандаш. Я работала над этим в течение многих лет, и только теперь у меня есть что-то достаточно хорошее, чтобы показать, — она встретила его ледяной взгляд, желая, чтобы он понял. — Я не могу оставить их здесь. Они слишком важны.

Его взгляд скользнул по холстам, потом снова вернулся к ней.

— Если это так важно, я достану тебе еще холстов и красок. Ты сможешь просто нарисовать еще несколько.

Она чуть не рассмеялась. Нет, конечно, он не поймет. Почему она думала, что он сделает это?

— Я не смогу так нарисовать еще раз. Так не бывает. И даже если бы смогла, я не смогу сделать всю работу года за две недели. Мне осталось написать еще одну картину, а я не знаю, как.

Но Лукас молча смотрел на нее.

— Три минуты.

Под ее гневом, паника исказилась, и она обнаружила, что делает еще один шаг, так что оказалась стоя прямо перед ним. Затем, прежде чем смогла остановить себя, она протянула руку и схватила край его байкерской куртки, жесткая кожа была теплой под ее пальцами.

— Пожалуйста, Лукас, — она посмотрела ему в глаза, светло-голубые с серебром, такие красивые и в то же время такие ледяные. Цвет безоблачного, холодного, идеального зимнего дня. — Я должна забрать всю мою работу. Это обязательно. Я не знаю, что эти люди сделают с ним, если придут сюда. Я не могу все это оставить.