Стиснув ее в плечах покрепче и прижав голову рукой, Фэллон глянул на посеревшее лицо Изабель. Правильно это или нет, он всегда любил ее. Правильно это или нет, он никогда больше ее не отпустит.
Ее отец разорвал ткань платья вокруг ножа и положил руку на ее грудную клетку. Но вдруг остановился и посмотрел на Фэллона:
– Мы не можем этого сделать, нам нужен доктор. Мы не можем своими руками убить ее.
Фэллон не мог говорить, лишь кивнул в ответ.
– Куда мне отвезти Грейплинга? – спросил Хардеуэй откуда-то издалека.
Фэллон смотрел, как трясущиеся руки отца завязывают платок вокруг талии Изабель, туго зажимая рану у самого ножа, чтобы остановить кровь, от которой его руки сразу сделались липкими и теплыми.
Изабель даже не шелохнулась. Ни крика боли, ни мгновенно открывшихся от болевого шока глаз, когда Ноттсби как можно туже затягивал ткань. Тишина…
Ноттсби сделал хорошую первичную повязку, оценил Фэллон. Даже если она не спасет жизнь Изабель, Фэллон не мог бы сделать ничего лучше.
– Сент-Джеймс! – снова позвал Хардеуэй, пытаясь привлечь его внимание.
Общество! Ему нужно завершить дело…
– Отправь его… – начал он, но его мысли были заняты только женщиной, которую он держал в руках.
Хардеуэй понял, что надо все взять на себя.
– Я присмотрю за парнями и пошлю кого-нибудь за полицейскими, – пообещал он. – Пришло время этому ублюдку вернуться в тюрьму, только там ему и место. Я удостоверюсь, чтобы он получил по полной, можешь быть уверен. И верну картины в дом Ноттсби. Врач будет здесь буквально через пару минут. – Хардеуэй кивнул ему и ушел, впервые в жизни не сказав ни одного лишнего слова.
Но теперь Фэллон должен был кое-что сказать другу.
– Хардеуэй, – позвал он, – спасибо. За то, что взял все под свой контроль.
– Ты делал то же самое для меня тысячу раз, дружище. Как и все мы.
Фэллон оглянулся на своих людей. Суровые, печальные лица смотрели в его полные слез глаза. Перед каждым из них впервые открылся самый личный, трагический момент его жизни. Но эта правда, свидетелями которой они стали, нисколько не ослабила его авторитета лидера. Он понял это по их лицам. И это делало его еще сильнее: он не ошибся в своей команде. Это сделало и их сильнее. У него есть люди, поддерживающие его так же, как и он поддерживал их.
Он доверяет этим людям, и он доверяет Изабель. Теперь, если только она выживет, он будет раскрывать перед ней свои секреты каждый день.
Наконец снаружи раздался звук подъехавшего экипажа.
– Доктор здесь… Ее можно спасти… – где-то рядом с ним осипшим от волнения голосом проговорил Ноттсби.
Но у Фэллона уже не осталось сил надеяться. Он прижал Изабель к груди и закрыл глаза, в последний раз вдыхая запах ее волос, прижимаясь губами к ее голове. Уже поздно, слишком поздно, ее не спасти, слишком поздно, чтобы он мог рассказать ей о своих чувствах…
– Прости меня, прости. Больше никаких секретов, – прошептал он Изабель. – Я порочный джентльмен, совершивший столько плохого в жизни, но я буду любить тебя до конца моих дней. Вы спасли меня, миледи. Как жаль, что я не смог сделать того же для вас. – У него из груди вырвался всхлип, и он поцеловал ее в лоб, не желая отпускать из своих рук. – Отдыхай, моя любовь, и пускай тебе приснятся сказочные истории с… – Необходимость сказать прощальные слова сдавила ему горло, и он замолчал. По его щеке скатилась слеза, и он прошептал: – Со счастливым финалом для всех.
Глава двадцатая
Сент-Джеймс!
Последнее письмо с признанием наконец найдено во входящей корреспонденции для «Таймс». Кажется, он ждал, пока сможет покинуть Лондон и скрыться, чтобы только тогда эта записка попала в газеты. Конечно, сенсационной статьи не будет. Я оставил записку на твоем столе. Грейплинга упрятали в тюрьму, в другую, с более высоким уровнем охраны и гарантий от побега. У него теперь никаких шансов выйти досрочно. Ему суждено размышлять о своих поступках всю оставшуюся жизнь. Когда ты вернешься в штаб-квартиру, мы сможем обсудить все остальные детали, которые тебя интересуют. До тех пор все мои мысли с тобой, Ноттсби и леди Изабель.