На ее щеках все еще пробивался слабый румянец. Он пристально вгляделся – определенно с лица постепенно отступала бледность. Она будет жить!
– С вами все будет хорошо, Изабель. – Он не был уверен, кого из них двоих он успокаивает, но все равно продолжал говорить, идя через весь музей, вниз по лестнице и на улицу.
– Все будет хорошо. Я позабочусь о вас. Я разберусь во всем этом в кратчайшие сроки. Я все исправлю. Это то, что я всегда делаю. Я забочусь о целой армии джентльменов. У меня есть собственный доктор. Если кто-то и может вернуть картины, так это я. Я сделаю так, что этот скандал не коснется вас. Я знаю, вы бы предпочли, чтобы вас спас рыцарь, но сегодня его не оказалось рядом. Поэтому все сделаю я, пират. Вы будете в порядке, Изабель. Вы уже в безопасности.
Когда он повернул за угол, кучер, заметив его, спрыгнул вниз, чтобы открыть дверцу экипажа. Он не задал никаких вопросов, только смотрел широко раскрытыми от удивления глазами, как приближается Фэллон. Его люди знали, что лучше не задавать вопросов, и это работает. Он может позаботиться об Изабель в штаб-квартире и скрывать ее там, пока проблема не будет решена.
Никто не будет ничего выпытывать. Никто ничего не узнает. А если кто-нибудь это сделает… Фэллону придется разработать план на случай непредвиденных обстоятельств. Он взглянул на девушку, которую держал на руках. Ее отцу это не понравится, но его можно понять. Тяжесть этого поступка уже давила Фэллону на плечи сильнее, чем сама девушка. Но это должно быть сделано.
– В штаб-квартиру! Нужно, чтобы ее осмотрел доктор Матерс. Никому об этом не говори.
– Да, сэр, – ответил кучер, когда Фэллон залез в экипаж, все еще прижимая Изабель к груди.
Когда экипаж двинулся, он еще крепче сжал руками тело Изабель. Держа ее так, как держат спящего ребенка, он прислушивался к каждому слабому биению ее сердечка, стучавшему ему в грудь.
– Осталось совсем недалеко, – пробормотал он, наклонив голову к ее волосам и притягивая ее поближе к себе, – ты справишься. Останься со мной, Изабель. Пожалуйста, оставайся со мной.
Глава десятая
Дорогой лорд Ноттсби!
Я знаю, что это был беспокойный день, но я должен сообщить Вам о нынешнем состоянии здоровья Вашей дочери. Я нашел леди Изабель лежащей без сознания в Британском музее, и привез ее в безопасное место. Произошла кража. Картины исчезли, и было оставлено письмо якобы с ее признанием. Не волнуйтесь, это письмо в моем распоряжении – во всяком случае, одна его копия, и я уже отслеживаю другие. Человек, стоящий за всем этим, ответит за свои преступления. Сейчас Матерс осматривает леди Изабель. Он говорит, что мы можем только ждать, когда она очнется. Я сообщу Вам, когда узнаю больше. Приношу извинения за краткость письма, я должен вернуться к Вашей дочери.
Изабель пришла в себя и скрутилась калачиком на мягкой простыне. Что ж так болит голова? Неужели Виктория влила целую бутылку шампанского в ее горло? Нет, все совсем не так. Она, кажется, больше недели не виделась и не разговаривала с Викторией. Она пошла в музей… да, в музей…
Там ей показалось, что у нее в голове застучали тысячи дверных молоточков.
Все потемнело перед глазами.
Свадьба Виктории. Ей нужно было попасть на свадьбу Виктории!
Который час? Она открыла глаза и попыталась сесть, но сразу же упала обратно на кровать. В голове пульсировала боль, угрожая взорвать ее изнутри. То, что показалось ей вначале размытыми фигурами, постепенно приобретало очертания.
Где она находится?
Изабель посмотрела вверх, на полог над большой кроватью… но это не ее кровать! Она повернула голову в сторону, и ее щека прижалась к мягкой ткани. Ткань была цвета пожухлых красных роз.
Разум стал перебирать в памяти все элементы декора спален в домах ее семьи и подруг, но она не могла вспомнить, чтобы видела это место раньше. Она не была уверена, какое сейчас время суток, но, судя по тому, что рядом с ней стоит лампа, светящая неярким светом, а остальная часть комнаты погружена в темноту, это был вечер. Но этого не может быть!
Шторы с цветочным орнаментом закрывали окно, спадая на такой же цветастый ковер. Здесь вообще все было покрыто цветами: обивка, стены… Она провела рукой по поверхности кровати – и здесь цветы. Это было прекрасно, но совершенно незнакомо.