Порода. The breed

- Анна, дорогая. – Мэй подошла совсем близко и положила руки мне на плечи. – Это звонили тебе. Из Москвы. – И обняла меня, не отводя своих синих глаз. – Анна, мы с тобой. Будь мужественна. Это звонила твоя мать. Твой отец… Он был очень болен в последние дни – сердце. И сегодня… Его больше нет. – Мэй все обнимала меня, поглаживала по спине.

Как странно, - думала я. Вот оно и случилось. Случилось… Его не было со мной, но он был. А теперь его нет, но он со мной. В один миг все стало, как прежде – до того лета, до того июня восемнадцать лет назад, когда я видела его в последний раз. Теперь уж навсегда – в последний. Больше я его не увижу. Никогда. И в гробу – ни за что.

Я отстранилась от Мэй, голова моя опустилась, и я увидела черные камни чужой земли у себя под ногами. Камни стали расплываться, туманиться, и, чтобы не вытирать слезы, я посмотрела вверх.

Солнце – маленькая звезда с ослепительно острыми лучами – висело сбоку, будто в Планетарии около Зоопарка. Купол неба надо мной казался таким же, как там, как в детстве, - бархатно-синим. В небе не было ничего, кроме солнца.

Я отказалась звонить в Москву. Некому, да и незачем. Мать была замужем за любимым человеком. С прежней женой отца и своими старшими, по отцу, сестрами я ни разу не виделась.

- Вот, Ричард, - сказала я уже на обратном пути с острова Скай, в машине, - жизнь сама все решила. Не с кем теперь встречаться.

Он взглянул задумчиво, но взял мою руку, и лицо его тут же просветлело

Прощальный ланч, приготовленный для Мэй в ее гостинице, я плохо помню. Провожать хозяйку вышли все служащие. Дэнис старательно и с волнением произносил подобающую речь. Я стояла у машины чуть позади Мэй, рядом с Ричардом и Мерди, и не столько слушала, сколько сочувственно наблюдала. Хорошо бы Мэй забыла его уволить, - думала я. Да и за что? Разве только возраст… Но было почему-то ясно, что пожилой метрдотель поет сейчас свою лебединую песню. Господи, - думала я, - скорее бы все это кончилось. Что все это? Да все. Все вообще.

Речь, кажется, действительно близилась к концу.

- Трудно передать нашу общую радость от встречи с очаровательным другом миссис Макинрей – мисс Анной, - вдруг услышала я. – Надеемся, что приготовленный в отеле Лохэлш сувенир будет напоминать ей в Москве о Шотландии. – Дэнис тряхнул головой, и в руках у него очутился поднос. С поклоном он приблизился ко мне, и я взяла с подноса коробку, наискось покрытую узким клетчатым шарфом.

- Этот шарф, сотканный по обычаю шотландских горцев, несет боевые цвета клана Макинрей, - и Дэнис вновь тряхнул напомаженными, но непокорными каштановыми завитками. По этому знаку одна из девушек сняла шарф с коробки и накинула его мне через плечо, как перевязь, скрепив фибулой.

- Вот так, на белой рубашке или блузке, в торжественных случаях носят боевой шарф клана. У нас боевые цвета - украшение праздника. Потому что для шотландцев битва есть праздник и торжество.

Все захлопали. Я скосила глаза на фибулу.

- Это герб клана Макинрей! - возгласила Мэй. – На гербе – рука, поднявшая меч, и девиз – «Infortitudine», «Непобедимость». О, Дэнис! Спасибо, спасибо!

Дэнис взял у меня из рук коробку, открыл ее и снова вручил. В коробке, желто-рыжий, как цветы bonny broom на горах, лежал, плотно прижав к себе черные клешни, тот самый краб, сухой и легкий.

Глава 12

Как в людях жизнь по-разному мерцает…

А.Ф.Лосев

Как слит с прохладою растений аромат…

В.А.Жуковский

“Nay, since she is but a woman, and in distress,

save her, pilot, in God’s name!” said an old sea-

officer. “A woman, a child, and a fallen enemy,

are three persons that every true Briton should

scorn to misuse.”

Fanny Burney. “The Wanderer”. 1814 ¹

Я никак не могла заснуть. Кажется, и вина было выпито на ночь много, как всегда в Стрэдхолл Мэнор, а сон все не шел. Стоило закрыть глаза, и я видела то золотого орла над черными скалами Острова Туманов, то шахматную доску полей под крылом самолета, то синие глаза Мэй – вот она идет ко мне со строгим лицом, и черные камни перекатываются под ее ногами с шорохом и глухим стуком.

С тех пор, как я узнала, что отца я больше никогда не увижу – и не по своей воле, и не по его, - то есть что произошло нечто такое, с чем во взрослом состоянии я еще ни разу не сталкивалась, нечто необратимое, непоправимое и неизменное, нечто вечное, но притом только мое, личное, близкое, – я, закрыв за собой дверь спальни в Стрэдхолл, впервые осталась одна. После долгого пути на машине в Глазго через горы, прощанья с Мерди в аэропорту, где я, вовремя спохватившись, подарила ему на память гигантские ножницы, завалявшиеся в Валиной сумке, после перелета в Стэнстэд, переезда в Стрэдхолл и ужина с Мэй и Ричардом, - после всего этого я наконец впервые осталась одна.

Ах, именно в эту ночь Ричарда я бы не отпустила. Хотя еще там, на черной горе острова Скай, высокое напряжение страсти ушло, и руки перестали дрожать, и глаза заволакивала пелена слез, а не желания. Но я так привыкла к Ричарду. Прошло всего два дня, подумала я, и это имя уже не кажется странным.