Порода. The breed

Пользоваться новым голосом оказалось легко и удобно. В нем не было ничего, кроме прямого значения, очищенного от всех посторонних смыслов, да еще радости. Никаких других оттенков выражать он не мог – разве только счастье, - подумала я. Этим голосом я и пожелала всем спокойной ночи: Good night, good night, thank you all so very much, see you in the morning ¹– такова была моя ночная песня. Я повернулась и легким шагом вышла.

Запершись в своей комнате, я разделась и зарылась в лебяжье одеяло, на котором каких-то несколько часов назад лежала в туманном облаке обморока – без сил, без воли, без надежды, без формы, без голоса – никто, уже не гусеница и еще не бабочка. А теперь я была свободна. Тело удалось наконец отделить от души, оценить по достоинству его порывы (сколько и каких удовольствий они еще принесут!), а душу - сохранить в отдельном, прозрачном, чистом, незапятнанном пространстве, словно в каком-то хрустальном флаконе.

И, как всегда перед сном, я представила себе белую борзую: вот она бежит по зеленой траве, а вот уже и по снегу, белая на белом, вьется пургой и поземкой… И уснула.

Перед завтраком решили пройтись пешком до отеля. Воды Лохэлш отражали небо: безмятежная синь с уносящимися в море и тающими в вышине лебедиными перьями. У прибрежных гранитных валунов, просохших на солнце от утреннего тумана и уже не глянцево-черных, а шершавых, соленых, розово-серых, качалась лодчонка. В самой ее середине возвышалась длинная мачта с повисшим голубоватым парусом. Возле мачты, держась за нее одной рукой, склонился рыбак, пристально разглядывая на дне свой улов. Заметив нас, он выпрямился и помахал. Мы подошли ближе. Парню было лет двадцать пять, и ростом он был чуть ниже своей мачты. Ярко-рыжие мелкие кудри спускались по плечам, а плечи в размахе были не `yже весла, небрежно брошенного в лодку.

- Привет, - сказал он и помахал еще раз. – Вы ведь не местные? Не из Строумферри, нет?

- Нет, - отвечал Мерди на том же чарующем слух местном наречии. – Мы из Лохэлш. Гуляем тут.

- Что-то я там, в Лохэлш, таких леди не припомню.

- Да мы не местные, - сказала Мэй. – Это вот мой деверь, он здешний, а мы не отсюда.

- Издалека приехали? – парень смотрел на меня пристально, а ногой ворошил что-то на дне лодки.

- Вот эта леди из России, - гордо ответил Мерди. – Из Москвы.

- Что, из самой Москвы? – переспросил парень.

- Да, из самой Москвы, - сказала я. – Ну, как улов?

- А подойди, посмотри, - пригласил рыжекудрый кельт и широко улыбнулся. – А то, хочешь, садись, перевезу на Остров. Погуляем.

- Спасибо, я лучше просто посмотрю, - сказала я человеческим голосом. Что-то быстро он ко мне вернулся. И мне это не понравилось. Казалось, все опять будет по-прежнему. Казалось даже, что ничего и не случилось. Я подошла прямо к воде и поставила ногу на валун, о который лодка терлась просмоленным боком.

На дне извивались, копошились и сплетались в причудливые узлы дети моря. Жемчужными пуговицами мерцали щупальца перламутрово-розового осьминога, шевелили лучами яркие звезды, топорщили иглы морские ежи. Была там и серебристая рыба, и горки выпуклых черных мокрых мидий, и плоские веероподобные тарелки морских гребешков.

- На вот, возьми на память, - сказал парень, нагнулся, вновь выпрямился и протянул мне ярко-рыжего краба размером с суповую тарелку. Краб шевелил огромными клешнями, но рыбак ловко удерживал его сзади за панцирь. – Возьми, lass, отвези в свою Москву. Макинрей меня зовут. Алистер Макинрей. - И рыбак перехватил краба так, чтобы мне удобней было взяться за него самой.

Так, с крабом в руке, я и пришла в Лохэлш-отель. Дорогой Мэй и Мерди обсуждали судьбы отпрысков своего клана и политику его теперешнего главы. Ничего этого я не помню, потому что краб был тяжелый.

Дэнис стоял на пороге и поспешил распахнуть перед нами двери. Вокруг него стайкой ласточек по-прежнему вились черноволосые официанты с белыми ниточными проборами. Краба он принял как величайшую драгоценность и клятвенно заверил, что к нашему прибытию с Острова членистоногое будет высушено в самой мощной кухонной плите отеля на самом медленном огне и упаковано так, что в целости и сохранности сможет быть доставлено в Москву – в саму Москву, - повторял он.

- Ну, Анна, а теперь вперед, на Скай! – возгласила Мэй, вдруг решительно двинувшись к машине. Мерди повернул ключ зажигания, Мэй рядом вперила синие очи в морские просторы, пристально вглядываясь в темные очертания гор – там, вдалеке, на Острове. Усадив меня на заднее сиденье, Ричард сел так, что мне пришлось отодвинуться. И не вздох я услышала – тихий стон. Но я смотрела в окно. Плоская вершина вулкана Дункан осталась позади.

Через несколько минут пришлось высадиться – Мэй хотела сфотографироваться со мной у парома. Паром придвинулся к берегу, и на широком борту стала видна надпись: «LOCH FYNE. CALEDONIAN MACBRAYNE». –Это название и имя владельца, - пояснила Мэй. Ее черные волосы трепал ветер, синие глаза потемнели от волнения.