Порода. The breed

Я поставила чайник на плиту. Плита — stove — на самом деле, очаг — выглядела не так, как моя московская, гостеприимный кров для тараканов. Это была настоящая Плита — толстая чугунная пластина размером с большой письменный стол, так что чайник можно было ставить не прицеливаясь, чем Мэй и пользовалась в минуты некоторой неуверенности в движениях. Плита была всегда нагрета, под ней, собственно в очаге, скрывались какие-то приборы и электроника, как в недрах моей кровати. Поэтому единственное, что я могла себе позволить и что от меня требовалось, было ни к чему не прикасаясь подкрасться к Плите с чайником и опустить его. Пока я исполняла это, Мэй скрылась за одной из дверей. Через минуту раздался шум спускаемой воды и все смолкло. Вероятно, работа в офисе началась. Уже пора было снимать чайник — Плита работала как зверь. Кофе из красной кружки «Нескафе» показался мне совсем невкусным. Сахара на столе не было. Павлин в окно уже не заглядывал, лошади стояли в дальнем конце паддока, еще освещенном косыми лучами низкого розового солнца.

Я повернулась к раковине, чтобы вымыть кружку. Вдруг дверь, за которой только что исчезла моя синеглазая тюремщица, распахнулась.

— Ну вот, — объявила Мэй, — на сегодня хватит. Столько работы переделала! Пойдем, пойдем! Отдыхать, скорее! — и она взмахами обеих рук призвала борзых слезть на пол. Собаки последовали за ней вверх по лестнице в спальню — сменить узкий диван на кухне на широкую постель хозяйки. Следом в тяжелом раздумье поплелась и я.

Я была совершенно ошарашена. Как же так? Все эти годы, как началась перестройка, только и слышно было, как тяжела — прямо невыносима — жизнь богатого человека. Работа, работа, работа — из последних сил, прямо как… ну, не знаю, как кто. В голову лезло что-то неподходящее — индийский мальчик, которого угнетатель-англичанин избивает стеком, и вообще какие-то рикши. Но трудоголизм! Но западное «умение работать»! И при этом — русская лень. Русское «наплевать». Русское «авось».

Взглянув в конец коридора на подсвеченный портрет девочки с собакой и атласные туфельки (все-таки что-то родное: девочка смотрела мне в глаза строго, но доверчиво, а собака была просто моя Званка), я вошла в свою комнату, сняла то, что могло измяться, и рухнула на послушную уже кровать.

Что же это? Может, те десять минут, которые Мэй провела в офисе (даже семь, если учесть посещение туалета) для «западного умения работать» как раз и есть тот срок, за который можно переделать столько, что русскому при его лени и не снилось? Эту мысль я отвергла. Остается одно: у нее, наверное, куча служащих, которые и ведут дела, а хозяйке хватает для координации семи минут в день? Я вспомнила, как серьезно Мэй отнеслась к моему приезду — да, она определенно говорила, что отложила дела ради того, чтобы показать мне родину и все самое любимое. Понятно: у нее что-то вроде отпуска, и это все объясняет. И все же… Сомнение осталось, и с ним я погрузилась в недолгое забытье.

Очнувшись, я прислушалась. Ни звука в громадном доме. Вместо халата для жизни в Англии я взяла накидку из кремовых вологодских кружев — бабушка купила ее то ли в самой Вологде, то ли в Кинешме, где работала с беспризорниками в двадцатые годы, так что эта неземная красота была ей вполне по карману. Зато мое отражение в резной дубовой раме было бы вполне уместно в королевских покоях. Я приоткрыла дверь. По-прежнему тишина. Я знала, что далеко в другом конце коридора, напротив девочки с собакой, вход в апартаменты Мэй, и знала, что раз уж я проснулась, следует спуститься вниз и ждать в кухне, пока не появится хозяйка. И тут зазвонил телефон. Я молнией ринулась вниз по лестнице, схватила трубку. В ней тоненько ныл долгий гудок. Я растерянно оглянулась. По лестнице, позевывая, спускалась Мэй.

— Что ты, Анна! Это был мой будильник. Ты приняла его за очередной звонок, poor thing![91] Мы же договорились: Shit! Ничего не бойся, они тебя больше не тронут. Знаешь, одну собаку стошнило прямо на постель, придется убрать.

— Я помогу.

— Спасибо, дорогая, мне так надоело все делать самой! (Я не могла не вспомнить по крайней мере трех разных женщин, которые время от времени то смело управлялись с гигантским моющим пылесосом, который стремился обвить их всеми своими трубками и трубами, как Левиафан, то тащили прочь из дома корзины с выстиранным бельем).

— Бери ведро, а я найду порошок. Тут Мэй взглянула на меня чуть пристальней и тихо ахнула.

Я стояла, держа в руках красное пластмассовое ведерко, и тут с недоумением опустила его на пол. Мэй молча смотрела на меня.

— В чем дело, Мэй? Что-нибудь не так?

— But Anna dearest, what is it you are wearing? WHAT is it?? It’s SUPERB!! It’s probably that famous northern lace, I don’t remember its name… And the COLOUR!!! It looks… It looks so ancient! And so very special!! WHY on earth are you wearing it with this bucket in the kitchen? It’s worth a queen! [92]