Порог

— Разум по своей природе чужд мирозданию, — пояснила Прима, заметив его улыбку. — Это чудовищное усложнение физических структур, концентрация материи, энергии, информации. А природа стремится к упрощению, к энтропии. Разум — аномалия, и природа может ее выправлять.

— Где происходили эти… выправления? — спросил Валентин.

— Везде. Бессистемно. Мы пытались бороться с ними, иногда нам удавалось вернуть правильный ход истории. Вы правы, опыт у нас есть.

— Но сейчас эти «выправления» локализованы в одном секторе пространства. И движутся к вам.

Первая-вовне кивнула:

— Да. И это нас тревожит. Именно поэтому в основной реальности Ракс отправил к вам Третью-вовне. Но и это не доказывает, что существует враждебный нам разум. Быть может, мы, представляя собой значительную аномалию, тем более — борющуюся с происходящим, невольно вызвали огонь на себя.

— Это возможно, — сказала Мэйли. — Вы пытались найти хоть какие-то закономерности? Даже в бессистемности может крыться система.

— Общие принципы просты, — снова переглянувшись с Ксенией, сказала Первая-вовне. — Опасность нарастает по мере распространения разумного вида в космосе. Планеты, не практикующие полетов в космос по религиозным, этическим или иным причинам, — вне опасности. Мы знаем несколько миров, чья философия прямо запрещает экспансию в космос. Они развиты, но космические исследования в них запрещены. Ракс считает, что эти миры перенесли несколько катастроф и сохранили память о них, после чего связали войны и разрушение с началом космической эры.

— Беда приходит только в открытые двери… — кивнула Мэйли. — Но как же участники Соглашения?

— Пятый уровень — это как порог, — пояснила Первая-вовне. — Миры, которые избежали военных конфликтов и смогли развиться в глобальную звездную цивилизацию, вне опасности. Причина понятна?

Мэйли посмотрела на Бэзила, потом на Валентина. Покачала головой.

— Влияние на цивилизацию, существующую в границах одной планеты или системы, практически не затрагивает остальную Вселенную. Влиять на глобальную цивилизацию — очень опасно. Есть риск навредить себе. Поэтому мы считаем, что цивилизации Соглашения вне опасности.

— Но вы сами не имеете колоний! Вы не высаживаетесь на чужие планеты! Вы стараетесь не покидать свой мир! — заметил Валентин. — Почему?

— Это лишило бы нас возможности бороться с угрозой, — сказала Прима. — Как только наша цивилизация станет глобальной — использование перемещения Ракс для выправления реальности будет смертельно опасно и для нас самих.

— То есть вы сознательно рискуете, подставляетесь, чтобы иметь возможность бороться с угрозой для других? — спросил Валентин.

— Да, — сказала Первая-вовне. — Вы считаете это глупым?

— Я считаю это удивительным, трогательным и благородным, — сказал Валентин. — Должен извиниться за необоснованные подозрения, которые у меня были, и преклониться перед вашим мужеством… если все и впрямь обстоит именно так.

Первая-вовне испытующе посмотрела на него. Кивнула:

— Я не лгу вам. Мы способны лгать, хотя Халл-один, к примеру, считают нас патологически честными. Ложь — это лишь способ подачи информации, в нем нет ничего сложного. Но мы не любим врать, поскольку любая ложь рано или поздно может быть раскрыта. И все, что я вам сейчас рассказала, — правда.

— Но не вся, — уточнил Валентин.

Прима улыбнулась — и Горчаков вдруг почувствовал, как между ним и «кисой» протянулась ниточка понимания и доверия. Он вдруг понял, что они могли бы подружиться. Не просто взаимодействовать и сотрудничать, а подружиться по-настоящему, крепко-накрепко — как с Матиасом, например.

— Конечно, командир Горчаков, — сказала Прима. — Не вся, но правда.

Она сделала шаг к стене.

— У меня есть для вас подарок, командир.

Ее протянутая рука вошла в стену — Валентин только через несколько мгновений понял, что в стене есть какой-то проем или ниша, закрытые иллюзорным изображением. Прима достала большой, но плоский пакет — если Горчакову не врали глаза, то пакет был из плотной бумаги.

— Картина, — сказала Прима. — На память.

Валентин взял пакет — тот оказался неожиданно тяжелым.

Кивнул, не зная, что и сказать.

— Формально я не должна передавать в правильную реальность ничего материального, — призналась Прима. — Но вы и сами уже состоите частично из атомов нашей реальности. Вы ели и пили, вы дышали воздухом чужого мира. Возьмите маленький подарок о том, что исчезнет навсегда.

— Может быть, эта реальность останется? Вселенные раздвоятся?

Прима кивнула:

— Я буду на это надеяться, капитан. Приятно была работать с вами.

Ксения пожала ей руку — и отступила к Валентину.

— Тогда еще один вопрос, — сказал Горчаков. — Простите. Двести шесть — пять…

Прима покачала головой:

— Вас не должен тревожить этот вопрос, командир.

— Он…

— Он остается здесь, командир. — Прима опустила глаза. — Мы поговорили, и он принял мою точку зрения. Отправляйтесь на свой корабль и уходите в червоточину. Нам не стоит тянуть.

— Прима, для Феол нет никакой необходимости гибнуть.

— Сестра, какое это имеет значение? — неожиданно поддержала его Ксения.

Первая-вовне вздохнула:

— Хорошо. Он придет.