Порог

Через несколько дней Франция встретила Бизанкура поистине адской жарой. Новостные ленты уверяли, что за всю историю метеонаблюдений это самая высокая температура в стране. Тотальная засуха гектарами уничтожала растительность, повсеместно вспыхивали пожары, и очаги возгорания множились. В муниципальных зданиях не справлялись системы охлаждения воздуха, закрывались школы, отменялись массовые мероприятия. СМИ фиксировали чудовищные цифры жертв аномалии — умерших от тепловых ударов и прочих последствий, которые оказывает на человеческий организм жара. — Мой маленький дружок вызвал ад на земле? — ласково приветствовала его Белла; она сидела за столиком небольшого открытого кафе и потягивала ледяной мохито. Весело звякали кубики льда в бокале.

— А разве я это сделал? — не скрывая удивления, спросил Жан-Жак-Альбин.

— А разве нет? — подмигнув, подначил демон. — Ты что, пристрастно изучал природу причин и следствий в данном вопросе? Этого никто не знает.

Он протянул Бизанкуру свой бокал, и тот осушил его одним глотком.

«Есть тот, кто знает ВСЕ, — внезапно и тягостно что-то сказало в нем. — И от него не укроется ничего».

Под ложечкой засосало, как никогда в жизни. Тоска, беспричинный страх и немыслимая, непереносимая боль, словно перед ликом неотвратимости. Душа Жан-Жака Бизанкура заболела, словно он был человеком. Но ведь он и был рожден человеком, славным малышом, зачатым смертными отцом и матерью. Иногда ему, совсем еще маленькому, снился под утро взгляд с небес. Взгляд, полный скорби. И тогда он просыпался в слезах. Он забыл, как это было. Сейчас это вернулось к нему стократной мукой. Никто и никогда не рождается порочным изначально, просто малыш появился на свет в недобрый час. Люди называют это несчастным случаем. Ночь появления на свет Жан-Жака Бизанкура была, несомненно, несчастнейшей из ночей…

Тонкие пальцы Беллы нежно взяли его за подбородок и чуть повернули его голову к себе.

— Не печалься, мне больно видеть эту складку между твоих бровей, — прошептала она и тихонечко подула ему в лицо. Пахнуло корицей и сандалом. — Побудем друг с другом, как в старые добрые времена… Помнишь, малыш, наши первые приключения?

Ее шепот обволакивал. Он помнил. Конечно, он помнил все и даже много больше… Колодец памяти погружал его на все большую и большую глубину. Туда, где впервые он начал разворачивать черные свои знамена.

* * *

Доставшийся ему со времен чумной ночи кадавр Филипп Вико находился при нем неотлучно с тех пор, как они покинули дворец Климента Шестого в Авиньоне.

От лошадей Жан-Жак отказался сознательно, выбрав в папской конюшне двух отличнейших крепких мулов. Отказался он также и от припасов, которыми папа настоятельно советовал этих мулов нагрузить. Разве что у них с собой было несколько книг — Евангелие и жития святых. Оба путника были в одежде монашеского ордена бенедиктинцев и дорожных накидках. Самое привычное зрелище — странствующие монахи — разве что населенные пункты они старались объезжать стороной.

Беседы их напоминали воркотню отца и дитяти.

— Мы с голода умрем, — тараща глаза, тихо и жалобно выговаривал Вико, растерявший после странного своего исцеления остатки ума, но ставший более покладистым.

— Не переживай о том, — с улыбкой увещевал его Бизанкур, думая, что Филипп надоест ему гораздо раньше, чем через два века. — Я все устрою.

— Ну, коли ты так говоришь, поверю тебе, — вздыхал Вико и вновь спохватывался: — А как же мой сундучок?!

— И о нем тоже не беспокойся, — махал рукой Бизанкур. — Ты ведь хотел домик? Будет тебе домик.

— Домик — это хорошо, — веселел Филипп, и снова грустнел. — А мой красненький кошелечек?

— Черт бы побрал тебя с твоим кошелечком, — цедил сквозь зубы Жан-Жак, однако вожделенная вещица нашлась в потайном кармане Вико, отчего тот возрадовался и присмирел еще больше.

Ночевали они, как подобает смиренным служителям Божьим, даже не на постоялых дворах, а в заброшенных сараях, в хлевах, а то и вовсе на улицах под каким-либо навесом, подальше от скопления народа. Иногда Бизанкур наведывался в чей-нибудь дом и, стараясь держаться на почтительном расстоянии, смиренно просил позволения купить чего-нибудь съестного, чаще всего овощей, фруктов или хлеба. Ему подавали без денег, но опасливо просили благословения. «Брат Альбин» благословлял и скромно удалялся.

У него была цель, идти к которой научил его покровитель. Смутить умы и воспользоваться плодами своих действий. Птенец выпорхнул из гнезда…

Вико периодически жаловался, что он куда охотнее съел бы кровяной колбасы или выпил вина.

— Еще попроси меня привести тебе женщину, — желчно усмехнулся как-то Жан-Жак.

— Да, Жан-Жак! Я хочу женщину! Как ту, что была с нами в ту ночь, когда я исцелился…

— Слушай меня внимательно, толстячок, — спокойно прервал его Бизанкур, поняв, что его спутник безнадежен. — У тебя будет все, что пожелаешь, но только тогда, когда мы выполним волю нашего владыки.

— Климента Шестого? — оживился Филипп.