Порог

Впоследствии секретарь Распутина писал о нем так: «Каким представляли себе Распутина современники? Как пьяного, грязного мужика, который проник в царскую семью, назначал и увольнял министров, епископов и генералов и целое десятилетие был героем петербургской скандальной хроники. К тому же еще дикие оргии в „Вилле Родэ“, похотливые танцы среди аристократических поклонниц, высокопоставленных приспешников и пьяных цыган, а одновременно непонятная власть над царем и его семьей, гипнотическая сила и вера в свое особое назначение. Это было все».

Но это было далеко не все. К тому времени Альбин уже и сам научился делать удивительные вещи почище канканов в «Вилле Родэ», поэтому и пишут до сих пор изумленные историки про смерть Григория Ефимовича, которого называли не иначе как «святым чертом». Будучи отравленным, получив несколько смертельных ранений, он умудрился еще и сесть в гробу, чем вызвал ужас на долгие годы у наблюдавших эту сцену… А Жан-Жак-Альбин, который именно этого и хотел, упивался собственными новыми возможностями. Теперь его влекло не количество смертей, а качество. Да и политика начала понемногу его развлекать. Как хорошо делать это не своими руками, а просто нашептать кому следует то, что надо.

Потом была Ильза Кох, «Бухенвальдская сука», супруга одного из комендантов концлагерей Майданек и Бухенвальд…

Кровь и крики, боль и страдания — всего этого было в избытке, и несколько лет Альбин виртуозно лавировал между смертями. Его не брали ни пуля, ни сабля — адские силы неукоснительно соблюдали договор.

Его боялись. Его проклинали. За ним тянулся широкий кровавый след…

* * *

…Вокруг по-прежнему витали легкие ароматы сандала и корицы.

— Иди наза-а-ад, малыш, ты слишком долго плаваешь в этом море воспоминаний, не утонуть бы тебе, — тихонько рассмеялась Белла, и приглушенно звякнули кубики льда в ее бокале с мохито. — Мы по-прежнему во Франции, и здесь тебя ожидает очередное дельце.

Бизанкур возвращался в свое время медленно и тягуче, словно ныряльщик сквозь толщу воды, с самого дна. Перед его затуманенным воспоминаниями взглядом все еще плавала пелена.

— Это жара, — сочувственно покивал демон. — Выпей холодненького, тебе станет легче…

Бизанкур послушно сделал несколько глотков.

Как же тяжко давались ему эти ныряния в волнах времени. Раскисать сейчас точно не следовало, но он хотел хоть как-то избавиться от тягостного послевкусия своих ощущений.

— Далекое Средневековье, по мнению нынешних людей, — это мракобесие и темнота, грязь и болезни, — медленно произнес Жан-Жак. — Да, все это так. Но как же мелки современные люди по сравнению с тогдашними. Как ничтожны страсти, как смешны притязания. Словно пересохло озеро, оставив после себя жалкую пародию на самое себя, — грязную мелкую лужу. Я скучаю по тем временам…

После паузы Белла хмыкнула:

— А ты и впрямь устал, рассуждаешь, словно старец. Исчезли в тебе искра и бесшабашность, потянуло на дряхлые мыслишки. Удел молодости — это жадно впитывать новое. А ты тычешься носом в былое. Значит, вправду тебе нужен отдых. И ты на пути к нему. Только перед финалом задачи и долгожданным призом нужно выложиться по полной. Уж извини.

— Ты сказал, Бельфегор, что истребление добродетелей будет нелегкой задачей, — понизив голос, заметил Жан-Жак, обмахиваясь карточкой меню. — Но пока мне везет.

— Так ведь с тобой дьявольская удача, — усмехнувшись, подчеркнула демоница. — Вот и везет… И ты довольно быстро понял, как именно можно добиться результата без выстраивания криминальных хитросплетений, — значит, ум твой по-прежнему бодр. Будем надеяться, что так и будет продолжаться до самого финала. Удачного финала.

— Если бы не нужда, в здравом уме я здесь находиться бы не стал, — заметил Жан-Жак. — Невыносимая вонь.

— Эким неженкой ты стал, — усмехнулась Белла. — Забыл, какая вонь стояла здесь, когда ты родился? А чуму ты помнишь?!

Она махнула рукой официанту, и вскоре тот принес два запотевших кувшина, в которых апельсиновые и лимонные дольки соседствовали с листочками мяты и кубиками льда.

— Мне этот напиток не нужен, заметь, — сказала она. — Я жажды не испытываю. Хотя, как говорится, «ничто человеческое мне не чуждо» … Итак, твоя цель здесь — Жоффруа Перрен, трех с небольшим лет от роду. Добродетель Усердия, просто слепок с его родителей, Клода и Мадлен, в которых нет никаких пороков, кроме одержимости работой. Разве что его бабушка, на попечение которой частенько находится Жоффруа, любит пропустить рюмочку-другую. Но какой же это порок, она ведь не героинщица. То ли дело эта твоя нимфоманка… как ее… Алана Смит, которую ты совсем недавно имел во всех позах в Майами. Просто поразительно, у кого только не рождаются человечки, которым отводится такая роль — олицетворять добродетель. Чем они там только думают?.. — Белла выразительно взглянула куда-то в небо. — Впрочем, если взглянуть на историю особенно пристально, именно в грязи порой и рождаются те, кто потом так или иначе становятся знаковыми фигурами.