Порог. Повесть о Софье Перовской

Подробности были таковы. Некая молодая особа, назвавшая себя Елизаветой Козловой, явилась на квартиру петербургского градоначальника Трепова, в часы приема разумеется, с прошением о выдаче ей свидетельства о благонадежности, необходимого для поступления на акушерские курсы. Просьба ее была вполне законная, ей предложили, как и другим просителям, подождать здесь же в приемной зале, пока его высокопревосходительство генерал-адъютант выйдет из внутренних покоев. А когда Трепов появился наконец в окружении свиты и подошел к ней вплотную, она, не поднимая руки, не целясь, выстрелила в упор; тотчас же бросила револьвер на пол, успев лишь крикнуть, что мстит за Боголюбова. Чины полиции сразу набросились на нее, стали бить. Трепов же, по сведениям Кравчинского, остался жив, только ранен сильно: в живот…

— Куча народа была при этом, — выпалив единым духом все, что знал, прибавил Кравчинский. — Не удивительно, что слух так быстро разошелся. По пути сюда я нарочно за вернул к дому Трепова, против Адмиралтейства, — не подойти! Перед домом множество карет, — спроста ль такое?

Да, сомневаться в истинности происшествия не, приходилось. Осталось лишь рассеять некоторые недоумения. В первую очередь, кто же такая эта Елизавета Козлова?

— Друзья, кто-нибудь слышал это имя? Никто? Странно… В таком случае можно поручиться, что — по крайней мере, в последние годы — Козлова не числилась ни в одной из наших организаций. Одно из двух: либо Козлова действовала на свой страх и риск, либо фамилия эта — псевдоним всем нам хорошо известного человека. Не так ли?

Это Богданович сделал было попытку внести порядок в сумятицу разговора, но, правду сказать, у него мало что получилось; взбудораженные, растревоженные, все говорили разом, каждый торопился выяснить и обсудить лишь то, что интересовало его лично; разговор поминутно перескакивал с одного на другое, почти невозможно было понять, кто спрашивает, кто отвечает. Но кое-что все же запало в память…

— …Не понимаю, неужели она даже не попыталась скрыться?

— Может, и пыталась, ты ведь слышал — ее сразу схватили!

— Нет, нет, все неверно! Я думаю, она сама не хотела убегать!

— Где логика? Неопытная?.. Но что ей грозит виселица, уж это-то она не могла не знать!

— А привлечь внимание? Не к себе, нет;— к боголюбовской истории! К Трепову! К факту вопиющего произвола!

— Послушайте, господа: в этом много правды! Не случайно же она крикнула, Что мстит за Боголюбова…

— Сонечка, ты умница, но. я должен тебя разочаровать. Чтобы привлечь внимание, достаточно было крикнуть то, что она крикнула, совсем не обязательно оказаться в руках палачей. Так ведь?

— А мотивы? Где еще объяснить обществу, что двигало ею, как не в суде!

— Мотив один — месть. Да что тут гадать — она сама ведь сказала, что мстит!

— Странная, в таком случае, месть…

— Что тебе непонятно, Александр Константинович?

— Многое. И прежде всего вот что. Когда мстят, стремятся нанести противнику как можно больший вред. Иначе что это за месть? А теперь объясните-ка мне: как можно умудриться, стреляя в упор, не убить человека наповал? Почему она целила не в голову, не в грудь, не в сердце?

— Твой вывод? Прости мою темноту, но я что-то не очень понимаю, к чему ты клонишь.

— Постараюсь объяснить. Я считаю, что у нее не было специального намерения непременно убить Трепова, попросту это было ей безразлично. Поэтому я и думаю, что месть местью — заметь, Николай, я не отметаю вовсе этот мотив, — но главным для нее было именно приковать внимание к 13 июля, вынудить общество вновь вернуться к забытому — к трагедии Боголюбова. Иначе сказать, она целила не столько в Трепова как частное лицо, она метила выше — в самый, тут верно кто-то сказал, принцип административного произвола и беззакония.

Все это говорил Соловьев, и пока он говорил (как всегда, негромко, точно стесняясь), была удивительная тишина. Даже Морозов на сей раз не перебивал, слушая с предельным вниманием.

Вероятно, оттого, что Соня была согласна с Соловьевым, ей казалось, что его точка зрения восторжествует. Но она ошиблась. Все же немало было и таких, кто, как Морозов, стоял на том, что Козловой руководил лишь мотив мести. Запомнилось крепко: в тот момент расхождение это не казалось ей столь уж принципиальным; она полагала, что в конечном счете дело не в том, чем руководствовалась сама Козлова, главное — какой отзвук вызовет ее поступок. Поэтому она уже не очень внимательно следила за перипетиями этого неожиданно возникшего спора, тем паче, что новых аргументов ни у тех, ни у других уже не было. Только один эпизодик (из последующего) врезался в память, да и то, верно, потому лишь, что» заключал в себе явную несообразность. Она задумалась о чем-то, когда услышала вдруг эту запальчивую тираду Николая Морозова.

— Наконец, — пылко восклицал он, — наконец-то нашлась и у нас Шарлотта Кордэ! Помянете меня: скоро, очень скоро появятся у нас и Вильгельмы Телли! Им, и только им будет принадлежать ближайшее будущее!