Порою блажь великая

На новом месте ей полюбились и буйство зелени, и старик Генри, и Джо Бен со своей семьей. Она быстро освоилась с укладом жизни Стэмперов. Когда Генри попрекнул Хэнка тем, что привел в дом тощую ледащую Мисс Мышку, Вив вознамерилась во что бы то ни стало изменить мнение старика и в первой же совместной охоте на енотов перещеголяла, перепела и перепила всех мужиков, так что домой ее тащили на импровизированных носилках из ветвей, как индейского вождя, раненного в бою, а она хихикала и орала песни. После этого старик бросил ее гнобить, а она побывала еще на многих охотах. Ее не привлекала смертельная часть мероприятия, когда собаки задирали визжащего енота или лисицу, но нравились сами походы, нравилось быть со всеми, и она позволяла им думать, что остальное для нее не важно, — если уж им так угодно думать. Она умела быть такой, какой им угодно было видеть ее.

Но вживаясь в дела Стэмперов, она была по-прежнему лишена своего, только ей принадлежащего мира. Это беспокоило Хэнка, и он решил отвести ей персональную комнату — «Не для спанья, конечно, просто место, где бы ты могла уединиться, строчить на машинке, все такое… ну, чтоб только твое было, понимаешь?» Она не совсем поняла, но идея ей глянулась. Во-первых, там можно будет держать птичку, его подарок, чтоб не раздражала прочее семейство. А во-вторых, Вив знала, что, выделив персональную «швейную комнатку» ей, Хэнк сам будет чувствовать себя комфортнее в своем мире, куда Вив хода нет, в кипучей и жесткой жизни, которая была для него тем, чем комната должна была стать для нее. Бывало, Хэнк, вдосталь нагулявшись в Ваконде, возвращался как раз, чтобы встретить Джо Бена, идущего на утреннюю службу в церковь, — и Хэнк заходил к Вив, читавшей у себя на низком диванчике, садился перед ней на жесткий стул и живописал свои ночные приключения в городе. Вив слушала, поджав колени, а потом гасила лампу и увлекала его в постель.

Все эти его городские похождения нисколько ее не тревожили. По сути, единственным свойством мужниной натуры, вызывавшем хоть какую-то ее досаду, был зубодробительный стоицизм Хэнка перед лицом боли; бывало, они раздевались, ложась в постель, и вдруг Вив разражалась яростными слезами, заметив на бедре Хэнка глубокий красный шрам, уж тронутый гноем.

— Почему ты мне ничего не сказал? — укоряла она.

Хэнк застенчиво ухмылялся:

— Да ладно, подумаешь, царапина.

Она заламывала руки:

— Черт бы тебя побрал! Тебя и твои проклятые царапины!

Такие сценки всегда забавляли Хэнка и заставляли его сиять мальчишеской гордостью за то, что он так долго умудрялся скрывать от жены свои лесоповальные раны. Однажды, когда толстый комель на отскоке сломал ему ребро, она узнала об этом, лишь когда он снял рубашку для стирки. А лишившись двух пальцев, прищемленных тросом лебедки, он просто замотал обрубки тряпкой и ни словом не обмолвился о происшествии, пока Вив не поинтересовалась, почему он сидит за обеденным столом в перчатках. Тогда он тряхнул головой, будто извиняясь за рассеянность, и сказал:

— Ах да! Совсем забыл снять… — И непринужденно стянул перчатку с изувеченной кисти, бурой от крови и ржавчины троса. Вив полчаса в истерике промывала рану, пока не уверилась, что всей его руке не грозит участь трех или четырех потерянных дюймов.

Порой жена Джо Бена, Дженис, зажимала Хэнка в углу и с многозначительной ухмылкой, по-совиному торжественно округлив глаза, корила его за неуважение к тайным духовным нуждам Вив, что не дает бедной девочке возможности быть полноценной женой.

— Ты хочешь сказать, быть нянькой, Джен? Ценю твои добрые намерения, но скажу вот что: Вив — полноценная жена. А когда ей будет охота с кем-то понянчиться — я подарю ей котенка. — Да и потом, добавлял он про себя, чтобы представить себе чертовы тайные духовные нужды Вив и понять, что с ними делать, надо знать ее лет сто. Настроиться точнехонько на ее волну. А Джен, может, и смыслит в людских нуждах — да не так много смыслит…

(Но Джен зашпыняла меня в край с этой темой. Постоянно норовила загнать меня в угол, как в стойло, своими совиными советами. И обычно-то с меня эти ее речи — что с гуся вода, но однажды, в первое утро Ли в нашем доме, она подкатила ко мне, мол, я должен быть поласковей с парнем. А я переспросил: