Порою нестерпимо хочется...

Обними меня и утешь, Подойди ко мне, успокой. Всю тревогу снимет как рукой.

Он проходит вдоль длинной стойки, пульсирующего автомата, мимо темных пустых кабинетов и видит ее в самом конце зала. Она сидит одна. Со стаканом пива. Ее нежное личико оттеняется поднятым воротником тяжелого бушлата и кажется влажным. Но была ли эта влага слезами, каплями дождя или потом – чертовски жарко! – он не мог сказать. Ее бледные руки лежат на большом бордовом альбоме – с легкой улыбкой она смотрит, как он приближается. «И она, – думает Дрэгер, здороваясь с ней, – знает больше меня. Странно… мне казалось, что я все понимаю».

– Мистер Дрэгер, – девушка указывает на кресло, – похоже, вы уже все знаете.

– Я хочу спросить – что случилось, – говорит он, усаживаясь. – И почему.

Она смотрит на свои руки и качает головой.

– Боюсь, я вам вряд ли что-нибудь смогу объяснить. – Она поднимает голову и снова улыбается ему. – Честное слово, я действительно не знаю почему. – Улыбка у нее довольно кривая, но не такая злорадная, как у тех идиотов на берегу, кривая, но, похоже, она искренне огорчена. И все равно в ней есть что-то очень милое. Дрэгер и сам удивляется, почему ее ответ вызывает у него такую ярость, – наверное, этот чертов грипп! – сердце начинает бешено колотиться, голос непроизвольно повышается и переходит на резкие ноты.

– Неужели ваш дебил муж не понимает? Я имею в виду опасность – вести такое дело без всякой помощи?

Девушка продолжает улыбаться.

– Вы хотите знать, заботит ли Хэнка, что о нем будут думать в городе, если он возьмется за это… Вы это хотели узнать, мистер Дрэгер?

– Правильно. Да. Да, так. Он что, не понимает, что ему грозит, что от него все, абсолютно все отвернутся?

– Он рискует гораздо большим. Во-первых, если он возьмется за это, он может потерять свою жену. Во-вторых, – расстаться с жизнью.

– Так в чем же дело?

Девушка внимательно смотрит на Дрэгера и подносит к губам свое пиво.

– Вы этого никогда не поймете. Вы ищете причину – одну, две, три… А причины возникли еще лет двести – триста тому назад…

– Чушь! Я хочу знать только одно – почему он передумал.

– Но тогда сначала вам надо понять, что его заставило решиться.

– Решиться на что?

– На это, мистер Дрэгер.

– Хорошо. Может быть. У меня теперь масса времени.

Девушка делает еще один глоток, потом закрывает глаза и откидывает мокрую прядь со лба. И вдруг Дрэгер понимает, что она абсолютно измождена. Он терпеливо дожидается, когда она откроет глаза. Из туалета, расположенного поблизости, доносится запах дезинфекции. Пластинка шипит в пропитанных дымом стенках музыкального автомата:

Я допьяна пью, чтоб забыть про все, Разбита бутылка, как сердце мое, И все же я помню все.

Девушка открывает глаза и приподнимает манжету, чтобы взглянуть на часы, затем снова складывает руки на бордовой обложке альбома.

– Я думаю, мистер Дрэгер, жизнь здесь довольно сильно изменилась. – «Чушь! Ничего не меняется в мире». – Нет, не смейтесь, мистер Дрэгер. Серьезно. Я даже не могла себе представить… – «Она читает мои мысли!» – …но теперь постепенно начинаю понимать. Вот. Можно, я вам покажу кое-что? – Она открывает альбом, и запах старых фотографий напоминает ей запах чердака. (Чердак, о чердак! Он поцеловал меня на прощание, и простуда на моей губе…) – Это что-то вроде семейного альбома. Наконец я научилась в нем разбираться. (Приходится признать… что каждую зиму губы у меня покрываются волдырями.)

Она пододвигает альбом к Дрэгеру. Дрэгер, еще не забывший историю с биноклем, медленно и осторожно открывает его.

– Здесь нет никаких подписей. Просто даты и фотографии…

– Воспользуйтесь своим воображением, мистер Дрэгер; я всегда так поступаю. Это интересно. Правда. Взгляните.

Высунув кончик языка и облизнув им губы, девушка поворачивает альбом так, чтобы ему было удобнее смотреть. («Каждую зиму, с тех пор, как я перебралась сюда…») Дрэгер склоняется над тускло освещенными фотографиями. «Чушь, ничего она такого не знает…» Он переворачивает несколько страниц с выцветшими фотографиями под бульканье музыкального автомата:

Тень моя одиноко скользит всегда, Нет партнеров в играх моих никогда.

Наверху по крыше шумит дождь. Дрэгер отталкивает альбом, потом снова подвигает его к себе. «Чушь, она не может…» Он пытается поудобнее устроиться на деревянном стуле в надежде, что ему удастся победить это странное ощущение собственной потерянности, которое овладело им в тот момент, когда он навел фокус бинокля. «Чушь». Но это действительно неприятность, и большая неприятность. «Это бессмысленно». Он снова отодвигает от себя альбом. «Это – ерунда.»