Порою нестерпимо хочется

Полицейский вместе с туристом удалились в дальний конец комнаты и, посовещавшись шепотом, вынесли оправдательный приговор, учитывая, что Хэнк извинился, но с тем условием, чтобы к заходу солнца ни его, ни его мотоцикла в городе не было. Когда Хэнк вторично приносил свои извинения, в дверях снова мелькнуло то же видение. Выйдя, он остановился у раскаленной добела глинобитной стены и, щурясь на солнце, стал ждать. Он был уверен, что девушка знает, что он ее ждет. Точно так же, как любая женщина знает, когда ей свистят, хоть и не подает вида. Потому что ты должен за ней бегать. Через несколько мгновений из-за задней стены действительно выскользнула девушка и, подойдя к нему, остановилась рядом. Она спросила, не нужно ли ему вымыться и отдохнуть. Он в свою очередь поинтересовался, нет ли у нее подходящего места для этого.

В тот вечер они любили друг друга за пределами города в набитом соломой кузове пикапа. Одежда их лежала поблизости, на берегу мутного пруда, который был вырыт городскими мальчиками, попросту расширившими одну из оросительных канав и сделавшими запруду. До них доносились журчание воды, переливавшейся через самодельную дамбу, и серенады лягушек, перекликавшихся друг с другом с разных берегов. Тополь сыпал пух на их обнаженные тела, покрывая их словно теплым снегом.

Вот он, колокол Хэнка; теперь уже совсем отчетливо, ясно...

Пикап принадлежал дяде девушки. Она взяла его, чтобы ехать в кино в Пуэбло, но по дороге заехала в бар, где ее дожидался Хэнк. Он последовал за ней в поля на своем мотоцикле. И теперь, лежа в благоуханном сене рядом с ней, ощущая звездный свет на своем голом животе, он спросил ее: откуда она? чем занимается? что любит? По собственному опыту он знал, что женщинам нравятся такие беседы, они для них что-то вроде вознаграждения; и он всегда выполнял свой долг, проявляя при этом довольно вялый интерес.

-- Послушай, -- зевнул он, -- расскажи мне о себе.

-- В этом нет никакой необходимости, -- спокойно ответила девушка.

Хэнк подождал немного. Девушка начала напевать какую-то простую мелодию, а он лежал, недоумевая, неужели она настолько прозорлива, насколько это явствовало из ее заявления; и решил, что вряд ли.

-- Нет. Послушай, дорогая, я серьезно. Расскажи мне... ну, что ты хочешь от жизни.

-- Что я хочу? -- Похоже, это ее рассмешило. -- Неужели тебе это действительно надо? То есть, правда, к чему это? Так хорошо быть просто мужчиной и женщиной, этого достаточно. -- Она задумалась на мгновение. -Вот послушай: как-то летом, когда мне было шестнадцать, моя тетя взяла меня с собой в Меза-Верде, в индейское поселение. И там, когда устроили пляски, один мальчик и я никак не могли оторвать глаз друг от друга. Так и смотрели друг на друга. Индейцы были толстыми и старыми, и на самом деле мне было совершенно неинтересно знать, кто такой птичий бог или солнечный бог, и мальчику тоже. Мы оба были гораздо красивее, чем их танцы. Я помню, на мне были джинсы и клетчатая рубашка; да, а волосы были заплетены в косички. Мальчик был очень смуглым, наверно иностранец... таким смуглым, даже смуглее индейцев. На нем были кожаные шорты -- такие носят альпинисты. Луна сияла. Я сказала тете, что мне надо в уборную, поднялась на скалу и стала его ждать. Мы занимались любовью прямо на камнях. И, знаешь, может, он действительно был иностранцем. Мы не произнесли с ним ни слова.

Она повернулась к Хэнку, откинула волосы назад, и он увидел, как отрешенно она улыбается.

-- Так что... неужели ты действительно хочешь знать, что мне нужно от жизни?

-- Да, -- медленно проговорил Хэнк, на этот раз уже вполне серьезно. -Да, думаю, да.

Она снова легла на спину и сложила руки за голову.

-- Ну... естественно, я хочу, чтобы у меня был дом, и дети, и все остальное, как у всех...

-- А что-нибудь как не у всех?

Она помолчала, прежде чем заговорить снова.

-- Наверно, -- медленно произнесла она, -- мне нужен еще кто-то. Для дяди и тети -- я всего лишь помощница в тюрьме и фруктовой лавке. Ну, конечно, я хочу еще множество всяких необычных вещей -- например, ножик для разрезания страниц, хорошую швейную машинку и канарейку, как была у моей мамы, но все-таки больше всего я хочу действительно что-то значить для кого-нибудь, быть для кого-нибудь больше, чем тюремная кухарка или продавщица арбузов.

-- А что значить? Кем быть?

-- Наверно, кем этот Кто-то захочет.

-- Черт побери, не слишком-то честолюбивые помыслы. А что, если этот Кто-то захочет видеть в тебе кухарку и продавщицу арбузов, что тогда?

-- Он не захочет, -- ответила она.

-- Кто? -- спросил Хэнк с гораздо большей озабоченностью, чем хотел показать. -- Кто не захочет?

-- Ну не знаю. -- Она рассмеялась. -- Просто Кто-то. Кто в один прекрасный день окажется.

Хэнк почувствовал облегчение.

-- Ну ты даешь: ждать, что когда-нибудь появится кто-то, кого ты даже не знаешь, чтобы стать для него чем-то. К тому же как ты узнаешь этого кого-то, даже если и встретишь его?