Порох из драконьих костей

Иногда ей даже становилось интересно: всё, чем она заполняет память последние месяцы, — после выпускных и вступительных куда денется-то? Неужели эти синусы-косинусы, трубкозубые, молярности и глухие согласные так и будут громоздиться в голове, словно ненужный хлам, о который всё время спотыкаешься? Ну кому, скажите, в обычной жизни пригодятся знания об орбитах электронов или строении митохондрий?

Хотя если такова цена за то, чтобы убраться из Нижнего, — Марта согласна её платить, ещё как!

Отец вернулся к вечеру, перед ужином. Был живей обычного: ел с аппетитом, отпустил несколько шуток, с интересом следил за новостями. Последнему Марта даже удивилась: наверное, отвык на заработках, чем иначе объяснишь.

Ночью опять слышала скрипы и вскрики, но сквозь полудрёму. А может, это ей и вовсе примерещилось, мало ли. Да и не моё это, сказала она себе, дело.

В четверг Элиза снова выдала ей пирог, но когда Марта потянулась за вторым куском, — покачала головой:

— Остальное для отца. Ему нужнее.

Больше ни слова сказано не было, Марта просто кивнула и подчинилась. Она сняла форму с сушилки, свернув, припрятала на дне ещё одну сумку, чтобы богатырям было в чём кости тащить, — и поспешила на уроки. Четверг пролетел незаметно, особенно порадовала алгебра: Пансырь снова ввёл дополнительные задачки из учебника Пола-Шостака, Марте они всегда нравились.

После седьмого урока Марта сразу рванула на остановку, чтобы успеть в Инкубатор, а богатыри остались выполнять свою часть плана.

Инкубатор был от школы недалеко, при хорошей погоде Марта пешком ходила. Построили его три века назад — как городской особняк графа Лодовико Синистари, известного путешественника, поэта, музыканта и философа. Но знаменит граф был отнюдь не благодаря стишкам или там путевым запискам. Прославился он неожиданным сочетанием двух черт характера: любвеобильности и добропорядочности. Попросту говоря, Лодовико Синистари был честным бабником. И когда очередная его пассия приносила к дверям особняка очередной орущий свёрток, граф не делал морду кирпичом. Он принимал всех и воспитывал как родных детей, хоть и незаконнорожденных.

Была там ещё какая-то запутанная история, связанная с взаимоотношениями между Синистари и тогдашним драконом, но её подробностями Марта не интересовалась. Может, раньше графский особняк и выглядел таинственно или там интригующе, а сейчас он мало чем отличался от других зданий в этом районе. Облупившиеся стены, потрескавшиеся ступени, на доске объявлений подгнившая бумажная шелуха, тянешь изо всех сил входную дверь, втискиваешься в фойе, моргаешь, чтобы глаза привыкли к полумраку. Пахнет пылью, старым клеем, кожзаменителем. Где-то на втором-третьем этажах — топот по скрипучему паркету, приглушённый смех.

Иногда она думала, что ночью здесь ничего не меняется: те же полумрак, запахи, и даже смех с топотом — те же. В привидения Марта не верила, но если бы существовали — вот где они поселились бы: духи детей, которым, вопреки всей здешней тошнотворности, было в этом доме хорошо.

Она поздоровалась с вахтёром, дедушкой Алимом, и двинула вверх, сразу в «редакционную». По четвергам и субботам Марта отвечала за редов, или — как они сами себя называли, — вредов. Вреды ходили в кружок юных репортёров, и пару раз в месяц выпускали под чутким руководством Штоца стенгазету «Клубок и когти».

Правило было простое: никакого интернета. Тексты они должны сочинять сами, картинки — находить и вырезать из старых журналов и газет. Марта считала, что это пустая трата времени: ну в какой редакции сейчас так работают? Но ей хватало ума не лезть к Штоцу со своими советами, она же не учит по вторникам господина Булыклея, как дети должны приглядывать за кроликами и цыплятами.

Да и вредам, в общем-то, нравилось. Когда тебе лет двенадцать-тринадцать, смотришь на мир чуть попроще, Мартам им даже завидовала.

Сегодня у них появился новичок, она поняла это, едва вошла в класс. Вреды развернули на полу лист ватмана и размечали под статьи. Новичок — плотно сбитый, хмурый, щекастый — стоял у окна и делал вид, что особенно-то ничем таким не интересуется. Следил за ними исподтишка.

Хомяк, поняла Марта, его назовут Хомяком, это уж как дважды два.

У всех вредов были прозвища, они по именам друг к дружке вообще не обращались, разве только к новичкам. Если бы не Штоц, Марта и не узнала бы, как их зовут. Для вредов прозвища означали принадлежность к особой касте, газетчики, по их мнению, именно так и разговаривали: «Слушай, Жук, нам нужна ещё одна фотка», «Сократи пару строк, Белка, иначе не влезет». Они произносили всё это с невероятной серьёзностью, но Марте даже в голову не пришло бы над ними насмехаться. Игра? Да, игра — во взрослых, причём в тех, которых не существует. В идеальных. В «таких не бывает».

Марта завидовала им, чего уж. По-доброму, но завидовала.

— Привет! — сказала она. — Господин Штоц ещё не приходил?

— Ему надо позвонить, — откликнулась, не поднимая головы, Белка. Девочка что-то вычерчивала на ватмане, в самом его углу. Сдвинула брови, кончик языка высунула от усердия.