Пороки моего мужа

Знаю таких типов — всегда на движняке, ебучие кролики, суют свой хрен во все, что движется. Имеют всех, что с пиздой. К тридцати годам сваливаются с дыркой в перегородке от кокса и послужным списком болезней, которым позавидовала бы шалава, стоящая у трассы.

— Да похер на сумочку твою. Давай… — сжал задницу Ясмин. — Прыгай в тачку. Поскачешь на мне… Детка, я дымлю.

— Подожди, но в сумочке телефон и…

— Новый утром получишь. Сумка вообще херня, явно не оригинал.

— У меня — оригинальная.

— Херня! Все потом… — дернул сильнее и толкнул к машине, впиваясь пальцами в бедра. — Давай так. Ммм…

— Отпусти, кретин!

— Ну что ты ломаешься, сама мой хуй чуть не выдоила, танцуя, а теперь…

Я подошел близко, из-за тени большого внедорожника, оставшись незамеченным, и набросил длинный ремешок от сумки на шею, сдавив.

Он забулькал.

— Это оригинал, болван. Тебя сейчас придушат сумочкой, которая стоит, как половина твоей блевотной тачки. И она явно дороже твоей никчемной жизни.

Ясмин отпрянула в сторону, натягивая пониже платье и вытирая выступившие в уголках глаз слезы.

Неподдельные.

Струсила.

Испугалась, когда ее швырнули телом, едва не впечатав лицо в металл тачки.

А ты как думала, малышка? Не все могут остановиться.

Заводя такие игры, нужно с толком выбирать — либо лох, которого точно можно оставить ни с чем, либо более разумного парня, который послушает хотя бы один из доводов.

Хотя… иногда наступает черта, когда даже самые благоразумные устают терпеть. И это, пожалуй, самое страшное — когда все барьеры летят к чертям.

Несколько мгновений хрипов и безумных попыток вывернуться.

Ясмин стояла без движения, потом вдруг заморгала часто и бросилась ко мне.

— Отпусти его. Отпусти! Ты же убьешь его! — начала лупить по плечам. — Он уже обоссался от страха. Отпусти… Ничего не было. Не было. Клянусь!

Она сложила ладони в молитвенном жесте.

— Я… Я передумала. Мне противно с ним. Ничего не было. Отпусти! Умоляю, отпусти… — заплакала. — Ты меня пугаешь!

Все прекратилось так же внезапно, как началось. Я отбросил ослабевшую, обмочившуюся тушку и сделал шаг к Ясмин.

— Иди сюда.

Она икнула, попятилась и… побежала.

Вот… дурочка! Куда же ты? Уже поздно, слишком поздно от меня убегать.

Я настиг ее в два счета и скрутил, сжав в объятиях, запустил пальцы левой руки в густые волосы, сжав у корней, дернул так, что ее хрупкая шейка оказалась совсем беззащитной и куснул хорошенько, сжал зубы, оставив след.

— Воняешь. Клубом. Другим мужиком. Живо домой. Мыться. Пока я тебя здесь не пришиб, — сказал тихо, встряхнул. — Поняла?

Закивала быстро-быстро.

— Нет, ни хера не поняла. Я сам сделаю тебя чистой. Сам. И, когда я закончу, ты будешь пахнуть только мной.

— Леонид, я…

Прежде чем она успела договорить, я обхватил ее личико, сжал большим пальцем под подбородком, а указательный и средний пальцы сунул ей в рот, нажав на корень языка.

Горячий, славный ротик…

По венам заструился кипяток.

От удивления глаза Ясмин распахнулись. Надавил чуть сильнее.

— Рот на замок. Ни звука без моего разрешения.

***

Потом она тихо села в машину, как прилежная ученица, и мы ехали молча.

Домой.

— Раздевайся, — кинул ей у порога.

— Здесь?!

— Здесь. Дальше ты и шагу не ступишь в этом провонявшем тряпье. Все снимай… Все.

— И трусики?

— Что непонятного в слове “все”? — выгнул бровь.

Глава 19

Леонид

Ясмин распустила волосы, будто надеялась скрыться от меня под водопадом темных волос.

Шелковистый, струящийся волос мерцал.

Грудь скрыла, но подтянутую, крепкую, небольшую попку не скрыла, как и аккуратный, нежный треугольник абсолютно гладкой кожи между ножек.

Кажется, я хотел знать, какая она там. Запрещал себе даже думать.

Теперь застыл, разглядывая ее кожу… Блять, залип там взглядом, ныряя глубже, дальше, больше.

Сам не понял, как шагнул и вдавил в стену тонкой спиной, прижав лопатками.

Колено вклинилось между бедер, опытно растолкав их в стороны.

— Что ты…

Ясмин пискнула, когда мои пальцы толкнулись к ее щелке быстрее, чем разум сказал “Не стоит” и тормознул бы меня.

Поздно.

Теперь только пировать, смаковать, пробовать…

Аккуратный, сладкий клитор, продолговатые губки, как скромные лепестки. Ох ты ж… Двух одинаковых щелок не бывает. И у моей девочки была роскошная, стыдливо прикрытая лепестками. Так и хотелось ее раскрыть, разворотить хорошенько…

— Проверяю, текла ли ты… У кого-то здесь сухо. Почему так сухо, Ясмин?

— Все и так ясно.

— Ответ неверный.

Я вдавил пальцы поглубже.

— Хочешь, я насухо тебя от целки избавлю? Хочешь?

— Что? Нет! Нет же!

— Тогда не дерзи, — оборвал. — Отвечай на мои вопросы. Подумай хорошо, прежде чем ответить. Сколько ты с этим ебланом терлась? И ни одного следа влаги! Зато сейчас дрожать начала… Когда вот здесь тебя трогаю…

Надавил на клитор пальцами, понежив его. Ясмин выдохнула и задрожала.

— Потому что… он не ты.

— Дальше, — потребовал я. — Он не я. И?

— Разве есть продолжение? — пролепетала.

— Ты мне скажи. Чувствую, есть.

Щелкнул пальцами по напряженной плоти.

Ясмин дернула бедрами и охнула протяжно, когда я сдавил сладкий комочек между подушечками пальцев, начав растирать его неспешно.