— Почему ты не хочешь меня услышать, Ясмин? Почему? Давай поговорим… Я оплатил членство, но не был в клубе ни разу. Оплатил его просто для того, чтобы сделать вид, будто я до сих пор на крючке и планирую в дальнейшем приходить. Я планировал разобраться с этим гадюшником. Хозяева заигрались…
— Это просто набор слова, Яковлев. Набор бессвязных слов для меня. Как ты не понимаешь, мне пле-вать.
— Почему ты не хочешь меня услышать? У меня есть доказательства. У меня есть все доказательства, что я тебе не вру!
Я посмотрел на нее с мольбой.
— У меня к тебе тот же вопрос. Почему ты… Почему ты, Леонид, слышишь лишь себя? Почему? Я ошибалась насчет наших отношений. Развод, больше ничего от тебя не надо. Можешь, конечно, запереть меня в доме, посадить на цепь, бить…
Эти ее слова шокировали меня.
— Как… Как ты могла подумать, будто я бы поступил с тобой так, Ясмин? Ну, как?
— Тебе же это так нравится, — скривила губы презрительно.
— Я, блять, даже не трахался с тобой после того, как в первую ночь тебя трясло от страха. Я даже дышать в твою сторону себе запрещал. Любил на расстоянии. Да, трахал шлюху, да, похожую на тебе. Потому что запрещал себе — тебя. Хотя бы попытайся понять, как это сложно — находиться рядом, гореть и не позволять себе сгорать без остатка! Мои пристрастия в сексе… Да я чуть не подох, по капле добавляя остроты в секс с тобой! И даже представить себе не можешь, каким грязным и испорченным себя чувствовал, желая получить от тебя что-то особенное… Как проклинал себя…
— Мне больше не нравится, когда ты делаешь мне больно, а мне очень больно от того, что я узнала.
— Хорошо, я дам тебе развод. Только скажи, кто тебе рассказал о клубе?
— Зачем?
— Просто. Почему бы и не узнать.
— Прима. Настя…
Ясмин ссутулилась. Я впервые видел ее с такой согнутой спиной, и мне захотелось выколоть себе глаза.
— Ты даже не представляешь, какой у нее длинный и грязный язык, Лео. Ты даже не представляешь. Знает она — знают все… — глаза Ясмин стали мокрыми. — Я так гордилась тобой, нашим браком, всегда превозносила тебя. Всегда… Выходит, пока я тебя хвалила, все знали и смеялись надо мной — слепой, глупой… овцой.
— Ты не…
— Просто дай мне развод, Леонид. Я хочу забыть большую часть своей жизни. Я хочу забыть тебя и…
Она не договорила, но я знал, что она бы добавила: себя…
Она хотела бы забыть меня и себя — тоже.
Мы так давно знакомы.
Мы так связаны накрепко.
Я не мыслю себя без нее и уверен, что она — тоже. Мы вросли друг в друга, разве можно разорвать эту крепкую связь безболезненно?
— Я подготовлю бумаги в кратчайшие сроки. Ты ни разу не подняла вопрос денег. Но ты ни в чем не будешь нуждаться, и можешь жить здесь, в этой квартире. Я не побеспокою тебя.
— Спасибо, — кивнула. — Если поедешь к маме, верни ей это.
Ясмин полезла в дальний шкаф и достала чайную пару. Я и не знал, что она взяла чайную пару из дома моих родителей.
Как много я о ней еще не знаю. Неужели больше никогда не узнаю?
Я бы мог добавить еще много всего.
Но вышел, заставил себя уйти.
Значит, прима с грязным языком.
Какого хрена она влезла, а? У меня было почти все готово, я бы навсегда прикрыл лавочку Виктории, и Ясмин бы никогда не была такой разбитой, как сейчас.
Моя совесть в отношении верности чиста, я спал только с Ясмин с момента, как присвоил ее себе, как женщину. Только с ней.
Да, умолчал кое о чем, но взвалил это на себя, как часть моей работы, не всегда приятной…
Дрянная сука эта Настя, вот что…
Как-то даже клеилась ко мне, тайком от Ясмин. Я ее отшил…
Месть отвергнутой? Зависть? Неважно!
У Насти длинный язык, настолько длинный, что ее карьера окажется намного короче, чем она себе нафантазировала.
Глава 40
Леонид
— Добрый вечер, мама, — поздоровался, наклонился, подставляя щеку для поцелуя.
— Леонид, ты совсем исхудал! — вздохнула она.
Мама погладила меня по щеке сухой ладонью, вздохнула, со слезами на глазах. Я не стал утаивать от матери новости о разводе, она все равно бы узнала. Поэтому рассказал, как есть.
— Как же нехорошо, Леонид! Я не могу спокойно думать о том, что вы расходитесь! Просто не могу поверить… Только недавно вы приезжали, выглядели по-настоящему счастливыми. Что случилось, скажи? Это из-за того, Абрам Ясмин рассказал об аварии? Старый мерзавец. Сколько он нам крови попортил, еще когда гулял безбожно, и сколько крови продолжает портить до сих пор! Может быть, я сама с Ясмин поговорю?
— Нет, мама, слова отца и правда об аварии здесь ни при чем. Это личное.
Как сложно.
Каждый день — словно каторга.
Раньше я и представить себе не мог ни дня без Ясмин. Даже когда не жил с ней полноценно, как муж с женой, постоянно был рядом, в контакте. Обнимал ее, касался тонких черт лица, изящного стана, дышал ее запахом. Сгорал изнутри от недоступности желаемого и считал это пыткой. Но я ошибался… Настоящая пытка — не видеться с ней и не слышать ее голоса, не иметь возможности поговорить с ней даже о ерунде и быте.
Как будто пустынный жар иссушает из меня все соки.
— Ясмин просила вернуть эту чайную пару.