Поросло травой (СИ)

- Понимаешь, года как раз с восьмидесятого, про Окалинку можно рассказать всё. Буквально. С Николаем Кулагиным, я тебя ведь познакомил? Он историк в школе, - объяснял Иван Павлович, пока полицейские возвращались в деревню. - Ему тогда отец первый фотоаппарат купил - и понеслась душа в рай! Колька ещё тогда решил поступать в педагогический. И создавал архив деревенской жизни. Все свадьбы, все похороны, все дни рождения и так всякое - всё снимал. У него этих альбом, как в госхране каком-нибудь. Все подписаны, пронумерованы.

- Значит, мы там точно найдём ту рубашку!

- Именно!

- Только вот я думаю, если честно, что без Зарубина дело не обошлось, - через какое-то время сказал Агеев.

- Почему?

- По моему опыту, - назидательным тоном произнёс Степан, - кто раньше всех панику поднимает, у того не то, что рыльце, а весь хребёт в пушку. Убили они с Фоминым Толмачёва, закопали-утрамбовали, опалубку на место поставили. Потом Зарубин к вам, чтобы бучу поднять, ведь всё равно поднимать бы пришлось. И пока вы по Окалинке своей бегали, искали студента, тот же Зарубин выдал распоряжение заливать фундамент. Чтобы наверняка скрыть все возможные следы. Скажите, неправдоподобная версия?

- Правдоподобная, - кивнул Христолюбский.

- Вот! И про Фомина он мог нарочно сказать, что не видел и не общался. А как только мы от него ушли, так сразу к Фомину. Там ехать-то с полчаса. Времени, чтобы подельника на тот свет спровадить - уйма!

- Так позвони своим, пусть проверят Зарубина на счёт алиби. Авось, к вечеру со всем и покончим. А завтра суббота. Удочки возьмём, я тебе наши рыбные места покажу.

***

- То есть как это нету у тебя таких фотографий? - Иван Павлович опешил.

- Так, нету, - развёл руками Кулагин.

В пустых от детворы школьных коридорах пахло свежей краской. Кулагина они нашли в небольшом краеведческом музее, историк возился со стенгазетой, разложенной на сдвинутые вместе парты. Вид у учителя был растрёпанный, на полу валялись скомканные листы.

- Ты ведь всё подряд фотографировал. Даже в деле есть несколько твоих снимков, когда ты мне помогал, - не унимался Христолюбский.

Ивану Павловичу было не по себе - наобещал городскому, что всё схвачено, что архив настоящий собран, а тут такое заявления главного окалинского историка.

- Ремонт в прошлом году у меня был в кабинете. И случайно опрокинули банку краски прямо на тот альбом. Думаешь, Иван Палыч, мне не жалко было? Жалко до слёз, ведь негативы-то я не сохранил. Так что не помощник я вам.

- Эх, Коля! - Христолюбский махнул рукой и потянулся к выходу.

- Минуточку, - остановил его Степан. - Я правильно понимаю, вы, Николай Егорович, тогда всех фотографировали?

- Ну да, - кивнул Кулагин.

- И стройотрядовцев?

- А куда без них? История.

- И наверняка, студенты у вас фотографии выпрашивали?

- Выпрашивали? - усмехнулся Христолюбский. - Он им фотографии продавал! Чуть за спекуляцию его не привлёк.

- Ага! - вспылил Кулагин. - А откуда мне химреактивы брать? А бумагу? А плёнку? Задаром я их должен был что ли фотографировать? Дудки!

- Вот потом я тебя тогда и не трогал.

- Отлично! - улыбнулся Агеев. - Давайте по стройотрядовцам клич бросим, пусть пришлют отсканированные снимки. А мы их посмотрим и найдём ту рубашку цветастую.

- Какую рубашку? - заинтересовался Кулагин.

- Такую, - ответил Христолюбский.

- Вот ты хоть обижайся, Иван Палыч, хоть арестовывай меня, а я тебе так скажу, ты варвар. Ты не делишься информацией, ты не хочешь, чтобы в истории остался твой след.

- Коля, потом в газетах, может быть, прочитаешь. А сейчас клей свою газету. Идём, Степан.

***

Спящую Окалинку поливал тёплый дождь. Пахло грибами и мокрой землёй. Иван Павлович сидел на веранде в старом кресле. Вчера Марья Сергеевна привычно уже накрыла ужин на троих, потом убрала посуду и оставила мужчин одних.

- Эх, такая версия была! - горевал Агеев.

У Зарубина оказалось железное алиби - начались подготовительные курсы для будущих абитуриентов. Выпускники вместе с родителями весь день ходили по ВУЗу, хотели что-то узнать, что-то спросить, поэтому ректору было не выбраться. Камеры наблюдения фиксировали Анатолия Ивановича то там, то здесь. И так до самого позднего вечера.

Оставалась надежда на то, что скажет экспертиза. Но Сан Саныч безаппеляционно заявил, что смерть Фомина в семнадцать-семнадцать тридцать. И была смерть не самой лёгкой - крысиный яд. Никакая не редкость, его можно без проблем купить в любом магазине для садоводов. По стакану из мойки экспертиза ничего не дала, посуду тщательно вымыли. Сомнений в насильственной смерти Фомина не осталось. Зато графологическая экспертиза показала, что "признание" написано именно рукой убитого.

- Ну чего ты расстроился, Стёп? Нам нужно-то всего ничего: установить, с кем Фомин закопал Толмачёва, - успокаивал Христолюбский. - Завтра, глядишь, фотографии появятся. Увидим, кто в такой рубашке ходил...