Порождения войны

— Не стоит исповедоваться в грехе, в котором не готова от всей души раскаяться, — сказал отец Савватий. — И ведь вижу я, что не это гнетет тебя. Блуд — то житейское дело, мелкая суета. Не держи свою настоящую боль в себе, моя радость. Расскажи мне все.

Взгляд священника проникал в душу, и Саша вдруг поняла, что не может не рассказать ему о том, что давно уже гложет ее изнутри. Она сама иногда применяла на допросах эту технику, но теперь ничего не могла противопоставить ей, не могла закрыться, не могла смолчать. Оставалось только стараться не сказать ничего такого, что не могло бы мучить настоящую сестру милосердия. Потому что все люди, живущие не ради себя, похожи друг на друга.

— У меня есть призвание, но нет сил ему следовать. Я знаю, что должна спасать людей. Но они не всегда этого хотят, они не всегда понимают. И я думаю тогда: что, если этого не нужно ни им, ни мне на самом деле? Я так хочу иногда снять с себя этот груз. Перестать отвечать за вещи, которых не могу контролировать. Пусть делают что хотят, пусть горят в своем аду, лишь бы меня не трогали. Я чудовищно устала, я не хочу больше думать за всех, не хочу больше сражаться за всех, я хочу, чтоб меня просто оставили уже в покое…

— Это серьезно, — ответил отец Савватий. — Знаешь, радость моя, праведность нередко понимают исключительно как отказ от греха. Не делай того, не делай сего — и спасешься. Но ведь это не так. Христос призывал нас к действию, а не к недеянию. Я верю, что тех, кто грешил на пути к правде, Христос на Страшном суде простит. А те, кто похоронил себя заживо, лишь бы уберечься от всякого греха — они ответят за свои закопанные в землю таланты, за дары Божии, которыми пренебрегли. Готова ли ты действительно раскаяться в своей слабости, освободиться от нее?

— Я бы хотела, — ответила Саша. — Но я не знаю, как.

— Тебе надо вспомнить, что побудило тебя когда-то принять этот крест, — сказал отец Савватий. — Вернуться к истокам и так обрести силу. Оглянись.

Саша оглянулась. Стены церкви скрылись в дыму. Земля горела у нее под ногами. Сердце пожара находилось прямо перед ней, она знала, что должна войти туда, и знала, что не хочет этого — никто не отменял в ней животного, бегущего прочь от огня.

А ведь ей даже не надо было бежать. Следовало просто остаться.

— Останься в ЧК, Гинзбург, — говорил Бокий, пламя уже охватило полы его кашемирового пальто.

— Остаешься здесь, комиссар! — кричал Князев, артиллерийские снаряды рвались вокруг него.

— Останьтесь со мной, Саша, — сказал Щербатов, белый рассвет разгорался у него за спиной.

Порыв ветра бросил ей в лицо лепестки сливы. Там, в сердце пожара, был ее дом. Тех, кто горел в нем заживо, необходимо было спасти — или погибнуть, пытаясь их спасти. Вот так просто.

— Я не могу остаться, — ответила Саша всем сразу. — Люди отрекаются от самих себя, лишь бы прекратить боль. Я должна положить этому конец. Либо погибнуть, пытаясь сделать это.

И шагнула в огонь.

— ...я, недостойный иерей, властью Его, мне данною, прощаю и разрешаю тебя от греха твоего.

Отец Савватий снял епитрахиль с головы Саши, улыбнулся ей и ушел. Саша так и осталась сидеть на лавке, тупо глядя перед собой.

— Извините, если прерываю ваше духовное перерождение, — сказал Вершинин. Саша не заметила, как он приблизился. — Но пора идти. У господ ревнителей нравственности нет больше к нам вопросов. Я дал слово офицера сопроводить вас туда, где вам надлежит находиться. Не вижу причин нарушать его.

Они вышли из церкви и снова углубились в переплетение улиц. На свежем воздухе Саша почувствовала себя лучше, головокружение ушло.

— Что у вас тут происходит, Вершинин? Со мной были галлюцинации во время обряда. Это обычное дело теперь?

— Так вы что же, верите в Бога? — Вершинин глянул на нее с любопытством.

— Кто, я? Нет, конечно же, не верю.

— Такого плана явления происходят с людьми верующими. Впрочем, говорят разное… большая часть священнослужителей барабанит заученные тексты, не вникая в их смысл. Большая часть паствы бездумно отбывает эту повинность со своей стороны. Для военных регулярное участие в церковных обрядах — такая же часть служебной рутины, как наряды и караулы. Но есть люди, в которых горит пламя истинной веры. Вы, похоже, из таких, пусть и на свой манер.

— А вы?

— Бог миловал, — Вершинин по-мальчишески улыбнулся. — Слушайте, Александра, если однажды вам надоест бессмысленно умирать за революцию, или что у вас там… Сейчас начинается последний этап перераспределения материальных ценностей, пока Новый порядок не успел закрутить гайки. Человек с вашими связями и способностями может оказаться изрядно мне полезен. Например, вы знаете, что после взятия Петрограда многих хранившихся в государственной казне ценностей не досчитались? Их судьба до сих пор не известна даже мне — а мне известно многое. Наверняка к этому имеет отношение кто-то из ваших коллег и товарищей по партии. К чему лежать мертвым грузом золоту, которое можно обратить в боеприпасы и снаряжение? Либо же в уютные шале в Швейцарии, тут уж как господам большевикам будет угодно.