Портартурцы

— Мне кажется, на этой линии мы сможем дать ощутительный отпор. Кондратенко и Смирнов неправы, настаивая держаться, на уже пораженных фортах, — сказал Стессель.

— Лишняя трата людей, ваше превосходительство, — почтительно проговорил полковник Рейс.

— К тому же защитников нервируют подкопы врага! — воскликнул Фок.

— Вторая линия слаба, и рассчитывать на нее мы не можем, — возразил генерал Горбатовский. — Японцы прорвут ее в первый же приступ. Так, на всякий случай, ее соорудить надо.

— Что же вы предлагаете?

— Держаться до последней возможности, хотя бы и на обломках, но все же фортов. Туда следует сосредоточивать строительные материалы и мешки.

— Вот как! — протянул Стессель. — Такая точка зрения весьма… — Стессель задумался, прищурил глаза, — весьма, я бы сказал, интересна, но трудно выполнима.

— Это все, что мы должны сделать для обороны… Должны сделать! — воскликнул, отвернувшись, Горбатовский.

— А как вы, Александр Викторович, думаете?

— По этому вопросу я уже написал записку и скоро подам вам.

— Прекрасно, прекрасно, — рассмеялся Стессель.

— Странный и, по-моему, ненормальный человек наш генерал, — тихо сказал капитан фон Шварц полковнику Рашевскому.

— Это он хочет увековечить свое имя, — усмехнулся Рашевский.

— Нет, он боится, чтобы его драгоценные мысли не перехватил и не выдал за свои кто-нибудь из присутствующих здесь, — заметил капитан Волков.

— Мания преследования появляется в последний период некоторой болезни, — шепнул врач перевязочного пункта.

— Что вы? — засмеялись офицеры.

— Между прочим, — снова вступил в разговор Рашевский, — он делает так согласно своему же принципу использования чужих мыслей… Генералы прощаются, и я вам расскажу очень интересный случай.

Когда Фок со своим штабом отъехал в сторону позиций, а Стессель направился в город, Рашевский, закуривая папиросу, начал:

— Я, господа, хочу вам рассказать об этом лишь потому, что обстановка очень напряженная, а дело обороны некоторых фортов не в надежных руках. Мы должны быть все время настороже. Словом, понимаете, ответственность лежит на нас всех. Так вот, генерал однажды явился на постройку одной из морских батарей. Посмотрел и, усмехнувшись, сказал: «Наши инженеры любят копаться только в мягкой землице». Присутствовавший при этом капитан Родионов вспыхнул и пригласил Фока на кряж, где велись главные работы при помощи буровых скважин. Фок остался доволен, а Родионов, заметив перемену настроения у генерала, начал объяснять ему все подробности. Отблагодарив капитана, Фок уехал. Через несколько дней появилась записка генерала. Сначала он в ней попрекнул инженеров за то, что они копаются только киркою и лопатою, затем советовал взяться за подрывные работы. В конце записки была приложена полная инструкция для производства подрывных работ, причем в ней почти слово в слово были изложены объяснения Родионова.

Рашевский замолчал, а доктор, качая головой, проговорил:

— Перевязываю я раненого офицера, а он в бреду все повторяет: «Старый дурак, сумасшедший мулла, тебе свиней пасти, а ты командир дивизии». Через день я выяснил, что все это относилось к генералу Фоку. Не любил его этот офицер до умоисступления… Сумасшедший мулла — роковая кличка, она из гущи солдатской или офицерской. Но это все равно… Беда в том, что легкопомешанного титулованного не скоро посадишь на свое место. Да и общеизвестно: такие сумасшедшие умеют скрывать свои заскоки. Чем развитее человек, тем легче это ему дается.

— У него странные заскоки, — сказал фон Шварц. — На прошлой неделе он тоже высказывался против второй линии. Тогда он сказал: «Каковы наши инженеры! Вместо того чтобы идти вперед, чтобы работать на фортах, они идут назад — работают на второй линии!» Как будто прекрасные указания и порывы! Но вспомните, когда саперы полтора месяца назад повели минные галереи к редутам № 1 и № 2, на которых прочно засели японцы, то Фок добился у Стесселя прекращения этих, по его выражению, идиотских работ.

3

Фок подошел к группе солдат. После обычных приветственных выкриков он произнес:

— Спасибо, братцы! И второй раз отбили врага. Ну как, жестокий у нас противник?

— Не жестче бомбы, — ответил сутулый.

— Вы понимаете, господа, как тонко сказано? — обратился Фок к своей свите. — Мы-де бомбардировку тяжелыми снарядами выдерживаем, а живые люди нам нипочем.

— Сдаваться не собираетесь?

— Ни в коем случае, — выкрикнул ефрейтор. — Это будет позор для вас, ваше превосходительство.

— Разве только для генерала позор? — спросил Фок.

— Так точно. На вас вся вина ляжет. Вы за всем смотрите, — ответил ефрейтор,

Генерал пристально посмотрел ему в глаза:

— А что лучше — наступать или держать крепость?

— Наступать.

— При наступлении много солдатских голов валится. Помнишь поди августовский штурм. Как много тогда японцев истребили.

— Отступать рискованней. Того и гляди в плен захватят, а всего вернее приколют. Мы же знаем, как плохо пришлось на Киньчжоу. Пока бились — потерь было мало, а дрогнули — погибло наших больше тысячи, — сказал взводный.

— Так что же, по-твоему? — спросил, поморщившись, Фок.