Портартурцы

— Готов, — шепотом проговорил подошедший солдат. — Со смехом умер. Ты как только ушел, он на месте сидеть не мог, все бегал по окопу. «Скорей бы, засветло бы вдарили», — твердил он. Вот упал первый снаряд, да так ловко, что лучше уж некуда. Как раз попал в ту точку, за которой я наблюдал. Мешки ихние к черту! И людей более полдесятка, наверное, перековеркало. «Так их, извергов, так!» — кричал наш бородач. После второго и третьего снарядов забегал, точно мальчишка на улице: «Молодцы наши артиллеристы, они не дадут пехоту в обиду… Эту ночь спокойно буду спать»… Вот и уснул, — горько усмехнувшись, закончил стрелок.

— Перестарались гаубицы, — сказал Подковин.

— Неказисто вышло, — качали головой солдаты.

Глава шестая

1

Непомерная тяжесть свалилась с плеч защитников, начиная с солдата и кончая генералами, после отражения августовских атак. В городе, в офицерских блиндажах, в кают-компаниях броненосцев, в штабах говорили об исключительной стойкости и сметливости солдат, матросов и офицеров младшего состава. Говорили о тех, которые стояли лицом к лицу со смертельной для крепости опасностью, которые отстранили эту опасность своими маловооруженными руками.

Генерал Стессель вернулся домой в хорошем настроении. Спустившись осторожно со своей арабской лошадки, он передал ее ординарцу и грузно зашагал к парадному входу. На дворе чесались об угол дома две жирные свиньи, голосили запертые в свинарник поросята, суетливо копошились в навозе куры. Дородная Вера Алексеевна Стессель с засученными рукавами стояла на крыльце черного хода и осматривала хозяйство.

Ординарец ввел лошадей во двор.

— Как дела, Прокоп? — спросила генеральша своего денщика. — Генерал домой приехал? Жестоко бомбардируют? Какой фланг обстреливают?

— Спокойно стало, ваше превосходительство. Наши солдаты отдыхают, а он копается.

Прогудел снаряд и упал в бухту. Вера Алексеевна вздрогнула и попятилась к двери. Несколько мелких снарядов упало около доков. Резкий взрыв раздался саженях в ста справа.

— Прокоп, это что?

— Шарит, ваше превосходительство. Так, на дурницу палит, авось во что-нибудь и попадет.

— А где же, по-твоему, самое безопасное место?

— В Артуре-то? — Прокоп на несколько секунд задумался и, задрав голову, посмотрел в небо, как бы ища в голубом просторе ответа на вопрос генеральши. — Если, скажем, что палить он больше с моря не будет, — а ему теперь, когда наш флот подраненный, это ни к чему, — то Перепелиная гора с этой стороны — славное место. Например, дом генерала Волкова. Там такой, сказывают, подвал, что и морской снаряд не прошибет.

Вера Алексеевна, круто повернувшись, ушла в комнаты.

— Что опять случилось в твоем хозяйстве? — спросил Стессель супругу, увидев ее озабоченное лицо.

Вера Алексеевна зло покосилась на мужа.

— В чем же дело?

— Снаряды, — хрипло сказала генеральша.

— Да, снаряды кругом падают. Тут уже ничего не попишешь. Надо спокойнее относиться. — Стессель сузил глаза и добродушно усмехнулся.

— И в дом генерала Волкова тоже могут быть попадания?

— Что на склоне Перепелиной? Не знаю, — протянул генерал.

— Раз не знаешь, то узнай, мой милый, да поскорей. А как на линии огня?

— Начинают к Высокой подбираться.

— Кто у тебя там? Ты, смотри, Фока не пошли. Пусть здесь, на правом фланге около тебя околачивается.

— На Высокой Третьяков и Ирман.

— Вот это умно! Третьякову нужно поучиться, выправить киньчжоуские грехи… Довольно играть в войну, воевать нужно. Он теперь проявит распорядительность и будет зорко следить за действием японцев. Ирман в поводыре не нуждается. Фоку ты особенно не доверяйся: он до приторности осторожен, но его замечания и характеристики весьма интересны. Ему бы, по-моему, пора начать басни и сказки писать, — Генеральша рассмеялась.

— Ну что ты, милочка, так о боевом генерале отзываешься.

— Он им не был и не будет. А если что с крепостью случится, то судить будут тебя и Фока…

Стессель вскочил со стула и, широко расставив ноги, захохотал:

— Я наград жду за августовские бои, а она суд. Все давно направлено к государю императору.

— Ладно, ладно, мой будущий министр. Я пока присмотрю в столовой, а ты до обеда приказ напиши. Ты опять заленился.

— Их и так уже больше полтысячи. Кажется, вчера 525-й писал.

— А сегодня напиши 526-й… О солдатах. Нужно, нужно. Сам же говоришь, порт-артурская осада исключительная и, пожалуй, первая и последняя за существование мира.

Стессель сел за письменный стол и, широко улыбаясь, начал писать:

«Многие геройские части в передовых линиях по семь и даже более дней. Не хвалить вас, а преклоняться надо: молча, без жалоб, вы несете царскую службу».

Стессель, выпятив губы, почесал темя:

— Перехвалишь, будет разложение. Не то. Надо зачеркнуть. Нет, по-другому добавлю.

«Мало, но есть все-таки и такие, которые по третьему дню начинают выказывать и даже высказывать (генерал подчеркнул последнее слово) признаки утомления; помните, что только полное напряжение защитника, от генерала до рядового, спасет крепость, и не заикайтесь более ни о каких утомлениях и переутомлениях, а работайте, пока не ляжете костьми».