Портартурцы

— Нас японцы боятся, — рассуждали они. — Трусят, как бы на них под дождичек с горы не двинули.

— А хорошо бы по ним сейчас вдарить и отогнать до Киньчжоу. Сколько бы снарядов и пушек в Дальнем захватили! Не может быть, чтобы у них все в порядке было. Им на два фронта надо бить, а страна маленькая. Надрываются они, а наши генералы все отступают да отступают. Япошки и обнаглели.

— Я думаю, братцы, вся беда в том, что очень старые они у нас, генералы-то.

— Нет, не то. Много среди офицеров князьев да баронов. Сволочной народ: бабники, картежники и интриганы всякие. А военное дело — совестливое… Надо быть таким, как Суворов. Спать и есть — на передовых позициях. Вот тогда он научится соображать, настоящей головой своего войска будет. И бояться смерти не надо. Такого командира солдаты в обиду не дадут, и не только от пули, а от самой тяжелой гранаты укараулят. Да-а-а…

10

Через два дня, ранним утром, стрелки и артиллеристы заметили новый земляной вал японских подступов, воздвигнутых за ночь недалеко от железнодорожной насыпи. Приступив к постепенной атаке, враги рыли зигзагами траншеи, начав их от прикрывающего гребня через открытую долину.

— Параллели возводят, — с горечью сказал Копьев. За последние дни он осунулся. Глаза его лихорадочно блестели, кожа на выпуклом лбу собралась в морщины. Часто сплевывая, Копьев ругался: — Под носом копошатся, а ты молчи! На втором редуте скоро форт вырастет, а ты не смей стрелять без указаний штаба.

Золотая гора последние дни стреляла очень редко. Недостаток снарядов ощущался все острее и острее. Зигзаги подступов росли. Под дулами пушек третьего форта, Заредутной батареи, батареи лит. Б и Волчьей Мортирной копошились японцы. Первый и второй редуты стали укреплениями против защитников.

Стрелки ежесекундно стреляли. Но что значит пуля против тяжелого мешка с землей?!

— Молчат наши батареи, — волновались солдаты, стоя у амбразур Китайской стены. Увидев Подковина, они обратились к нему:

— Ты там, у телефона, много слышишь. Скажи, в чем дело?

— Что вы спрашиваете, разве непонятно? — горько усмехаясь, проговорил обросший бородой стрелок. — Начальство! У него трудно что-нибудь разобрать. Помыслы наших начальников и их распоряжения не легче японской бризантки ошарашивают.

За последние дни солдаты сильно изменились. Грязные, небритые, в рваных сапогах, в помятых, истерзанных пулями и осколками шинелях, они вызывали глубокую жалость. Глаза их были полны тоски.

— Что слышно про Куропаткина, про главную эскадру? — спросил Подковина бородач. — Поди по телефону все же промелькнет что-нибудь.

— Отрезаны мы, и сообщения сбивчивы, — ответил Подковин, глядя через отверстие в окопе на возводимые контрукрепления японцев. — Который раз накладывают японцы мешки на втором редуте? — спросил он.

— Да, пожалуй, уже четвертый.

— Видно, их сегодня вечером пора шарахнуть, посадить им на шею три-четыре «вороны».

Стрелки вопросительно взглянули на телефониста.

Подковин улыбнулся::

— А это наши мортирные снаряды так называют: они из гаубиц вылетают точно вороны. Сначала летят все кверху и вдруг, опрокинувшись, падают вниз по откосу. За гору, за траншею, за окоп — куда угодно заберется такой снаряд.

Лица солдат оживились.

— Скажи там, браток, чтобы вечерком двинули по редуту, пусть повеселят солдатское сердце.

11

Перед закатом солнца Золотая послала пять снарядов, и они смели все, что враг нагородил за ночь. Перелетающие через голову снаряды на этот раз поразили телефониста странным звуком.

— Золотая гора! — кричал Подковин в трубку. — Наши снаряды метко бьют, но они какие-то странные: они не шумят, как раньше, а лепечут. Кабы какой-нибудь не свалился на головы защитников. Совершенно безопасно?.. Хорошо. Передам стрелкам. Ждем еще удара по подступам к капониру № 3. Там неблагополучно: японцы около него работают на полный ход… Через две-три минуты? Жду!

— Кто это у тебя «лепечет»? — спросил штабс-капитан, выйдя из своего укрытия.

— Последние снаряды Золотой.

— Что же они, черти! Пояски, верно, слабые сделали.

— Сейчас будет выстрел. Послушайте.

После сигнального телефонного звонка Копьев вышел на батарею, а телефонист убежал в будку. Первый снаряд издавал жуткие звуки. Он как будто кувыркался в воздухе.

— И впрямь лепечет, — засмеялся Копьев, — Но попадание удачное.

Когда Подковин подошел к телефону, штабс-капитан крикнул:

— Проси еще парочку снарядов на то же место.

Четвертый снаряд упал на Китайскую стену. Копьев и Подковин вздрогнули:

— Беги скорей и узнай, в чем дело. По своим, кажется, ляпнули, — хрипло проговорил штабс-капитан.

На месте катастрофы оттаскивали раненых и убитых. Едкий пороховой дым заполнил окоп, пыль разъедала глаза. Подковин увидел лежащим бородатого стрелка, с которым недавно разговаривал. Глаза его были полузакрыты. Изо рта сочилась кровь. Уши стали прозрачными. На переносье лежала складка задумчивости, а из морщинок около глазных впадин струилась усмешка. Телефонист схватил стрелка за руку — она была холодная.