Портартурцы

На брошенных редутах было тихо. Двор укрепления изрыт взрывами, орудия опрокинуты, бруствер во многих местах разрушен. Трупы японских солдат валялись по двору и висели на проволочных заграждениях. У стенки, среди обломков лафета, сидел спиной к японским позициям русский стрелок с опущенной головой, без фуражки. Подковин в бинокль видел продолговатое лицо с длинными усами, голова солдата была повернута вправо, руки ладонями упирались в землю.

«Мертвый», — подумал Подковин и вздрогнул, заметив, что ноги солдата постепенно засыпаются землей.

Японцы за бруствером редута вели окопные работы. Немного левее сидячего трупа в бреши появилось два свежих мешка. Враг окапывался усиленно: через четверть часа стрелок был засыпан по пояс.

Подковин ушел в блиндаж и сообщил о виденном штабс-капитану Копьеву.

— Попросим Золотую гору кашлянуть сюда разика два-три, — сказал Копьев и взял телефонную трубку. — Штаб генерала Горбатовского? Дайте Золотую гору. Слушайте, японцы под редутами укрепляются. Дайте два-три снаряда по брустверу. Хорошо…

Копьев закрыл трубку рукой и передал ее Подковину:

— Выполняйте быстро и отчетливо все, что вам сейчас скажут.

— Волчья Мортирная? — услышал Подковин. — Приготовьтесь к наблюдению. Как только услышите слово «выстрел», сейчас же бегите к наблюдательной точке.

Подковин стоял у телефона и волновался, туго прижимая к уху трубку. Ему впервые предстояло корректировать стрельбу батареи, находившейся у входа в бухту, то есть в глубоком, тылу сухопутного фронта.

— Выстрел! — услышал он наконец. Снаряд прогудел над батареей в тот самый момент, когда Подковин взглянул в глазки. Огромный столб дыма и земли поднялся кверху. Дым рассеялся, и Подковин увидел уже три ряда мешков с землей. Они были выложены неприятелем за время короткого пребывания Подковина у телефона. Перед самыми жерлами гаубиц Волчьей Мортирной сооружилось вражеское укрепление. Мертвый стрелок уже был засыпан по грудь.

— Перелет! — сообщил Подковин Золотой горе. — В том же направлении, но ближе на пятьдесят метров японцы выложили барьер из мешков.

— Выстрел! — услышал Подковин второй раз.

— Второй снаряд попал очень удачно, — минуту спустя сообщал по телефону Подковин. — Начатки сооружения из мешков разрушены. По той же линии японцы копают ход, земля сыплется во двор редута.

— Идите в будку и наблюдайте. Как только работы возобновятся — звоните, и мы дадим два выстрела одновременно.

Телефонист забыл про трупный запах. Может быть, потому, что газы от наших взрывов были сильнее этого запаха. На редуте было тихо. Но вдруг Подковин уловил топот ног и звон лопаты, ударившейся о камень. На двор укрепления усиленно сыпалась земля, Подковин побежал в блиндаж докладывать Копьеву.

— Золотая гора? Говорит штабс-капитан Копьев. Работы возобновились. Дайте один снаряд для пристрелки, ночью пустите побольше. Усиленно работают. Да, да, сейчас нужно меньше расходовать снарядов… Ночь, это главное… Все-таки два? Ну что ж, нагоните страху… Днем им не развернуться. Днем они попадают под обстрел Большого Орлиного и третьего форта… Выстрел! Беги! — крикнул Копьев поджидавшему Подковину.

От саперных работ неприятеля не осталось и следа. Сразу же после взрыва заработали пулеметы, поражая разбегавшихся из укрытия японцев.

Перед закатом солнца ветер переменился и потянул от наших позиций на японские. Наконец-то чистый воздух! Защитники сразу оживились и радостно уверяли друг друга, что чувствуют даже запах моря. Солдаты стали умываться, всем захотелось есть. Японцы же, наоборот, притихли. С их стороны прекратилась ружейная стрельба и замолчали ближайшие батареи правого фланга.

7

На другой день Подковин отправился к Китайской стене. Он должен был осмотреть местность днем, чтобы более безошибочно определять точки попаданий при ночных обстрелах. Кроме того, говорили, что на редуте в блиндаже остались живые артиллеристы, но их засыпало и они не могут выбраться. Ночью собирались сделать вылазку, чтобы поискать товарищей.

Спустившись от батареи к окопам, Подковин увидел, что передовая линия порт-артурских укреплений приведена в порядок. Следов разрушения не осталось. Стрелки стояли у амбразур и перекидывались шутками. Каждый из них теперь имел две винтовки: одну свою со штыком, другую — японскую. Из японских винтовок стреляли по всякому незначительному случаю, отечественные пули берегли на горячее дело.

Ночью в долине копошились японцы, убирая трупы. Наши им не мешали.

Около полуночи из штаба получили телефонограмму: «Выпустить за Сахарную Голову четыре снаряда в течение двух часов».

— Началось, — вздохнул капитан. — Через час по ложке!

Августовское южное небо, полное звезд, успокаивало. Оно отгоняло тревогу. Стрелки ходили по окопу, заглядывая в просветы амбразур, прислушиваясь к ночным шорохам.