Портартурцы

— Приказ № 780, — произнес усталым голосом поручик. — «Слава богу, пока, — адъютант поморщился, ему не понравилось последнее слово, — все отбито. Японцы в некоторых местах присосались и, разумеется, теперь что может быть? Возьмут человек десять — двадцать, полезут ночью, а гарнизон утомлен и спит, вот что, боже сохрани; когда лезут на штурм — это не страшно, вы их отобьете, а вот вы когда заснете сном богатырей, ну тогда вас сонных хоть руками бери; а потому надо это не дозволять, да не на словах, а на деле. Предписываю следующее: первое — гарнизон каждого форта поделить на три смены…»

— Хорошо, достаточно. Большего не скажешь. Дальше, я помню, там предписано генералам Никитину, Церпицкому, полковникам Рейсу и Савицкому для проверки приказа, так как без проверки ничего не будет, чаще бывать в окопах… Кстати, Церпицкий женится и ему особенно следует набираться бодрости в ночных прогулках, — засмеялся генерал. — Ну, что там дальше наш вещун намолол? Поди то же да то же и ничего для меня нового?

Адъютант подернул плечами. Он знал, что Стессель ловил слова Фока на лету и сейчас же передавал их в своих приказах. Последнее время «вещун» стал подавать записки. «Просятся на скрижали истории. Потомство пропишет им память за то, что угробили крепость и флот», — подумал поручик и продолжал вслух:

«Организм должен погибать постепенно, начиная с конечностей; так равно падение крепости должно идти постепенно, начиная с ее внешних верков. Успехи как первого, так и второго будут зависеть от того, насколько первый своевременно удалит поврежденный член, а второй оставит атакованную часть».

— Вспомнил Киньчжоу, — буркнул Стессель.

«Задача эта не из легких: доктору надо иметь верный взгляд, чтобы определить тот момент, когда орган для организма делается более вредным, чем полезным; но этого одного еще недостаточно, так как в этом надо убедить и организм, без согласия его ведь нельзя произвести операцию».

Стессель встрепенулся и обернулся к адъютанту:

— Поговаривают, что Фок ведет беседы с солдатами о сдаче крепости. Вы не слышали об этом, поручик?

— Так, разными экивоками…

«Кому хочется расстаться с ногой, глазом; другому кажется лучше расстаться с жизнью».

Адъютант усмехнулся: «Так думает большая часть артурцев, кроме главного начальника…»

«И доктору надо убедить, что и без ноги можно обойтись…»

Адъютант зло скривил губы. «Так же, как и без Артура», — снова подумал он.

«…И даже с американской искусственной ногой плясать будешь», — продолжал читать адъютант.

— Вот бы генералу Церпицкому к свадьбе, — засмеялся Стессель.

«Коменданту не легче; ему надо также иметь верный взгляд, чтобы он мог вовремя оценить, что данный пункт выжал все, что он мог выжать от атакующих, и с той минуты перевес уже на стороне врага, и наступает время его жатвы. Искусство и состоит в том, чтобы вовремя уйти от удара, подготовленного врагом, и тем самым дорого продать ему успех».

— Довольно, довольно, — сказал Стессель. — Пака прочтешь и уразумеешь, японцы ворвутся в город.

— Но мне кажется, в записке есть очень дельные мысли. Как вы думаете, Дмитрий Ильич? — проговорила Вера Алексеевна.

— Большой вопрос о порядке защиты крепости и даже, может быть, о ее сдаче может решить только большой комендант, каковым в настоящее время является его высокопревосходительство. — Адъютант наклонил голову в сторону Стесселя и замолчал.

С минуту молчал и генерал, самодовольно улыбаясь. Потом посмотрел на поручика и сказал:

— Можете идти.

— Из вас, поручик, толк будет, — засмеялась Вера Алексеевна.— Давно ли вы знакомы с Александром Викторовичем, а экивоками говорите не хуже его. Ну, пока, прощайте.

Генеральша протянула руку, и адъютант, поцеловав ее, удалился.

— А как твое личное мнение насчет истинного положения крепости? — спросила Вера Алексеевна мужа, когда адъютант ушел.

— При полном напряжении мы еще продержимся месяц, а то и больше.

— Больше месяца жить под страхом быть раздавленной чудовищной бомбой!

— Что же ты хочешь?

— Выручка не придет. Артур возьмут открытой силой, если его не сдать.

— Лицу, руководившему обороной крепости и сдавшему ее, во всех случаях грозит смертная казнь.

— Но не тебе. Героическая оборона заставит в Петербурге призадуматься. Неужели там бессердечные и безмозглые люди? На алтарь отечества положено все!

— Когда при падении крепости гибнут главные руководители, тогда говорят: использовано все. Тогда вечная слава… В противном случае — позор.