Портативное бессмертие (сборник)

– Пошла к черту! – кричит мукомол. Конрад тяжелым взглядом охватывает Янину, от ее вздернутого носика до маленьких стальных икр.

Бруно, на минуту заикнувшись, продолжает:

– Сказать: «Он себя ужасно любит!» – невежественный вздор. То же самое: «Я Тебя люблю». В любви нет разделения на объект и субъект. Такая вивисекция отражает отдаленное прошлое, когда пещерные люди стремились любой ценой положить начало разговорной речи, даже путем отказа от реального соотношения понятий. Они достигли своей цели, но, повторяя условный вздор, попали в собственные сети и запутались в призрачном мире. Здесь грехопадение, то есть первый отпад от Бога: конец любви, разделение. «Дорогая, Я Тебя люблю» – выдумка. Это – царство обмана и смерти.

Примитивные психологи все еще говорят: «он заметил в себе»; «он подумал о себе»; «он нашел истину, ответ внутри себя»; «он обманывал себя». Все это вымышленные образы, приносящие теперь больше вреда, чем пользы. Кто ищет, и как ищет, и что именно он нашел – все это неразрывно, являясь органом одного неделимого целого. Истина – не только результат, но и самые поиски, путь, образ действия. Люди так привыкли разрезать друг друга на части, что продолжают это делать даже по отношению к себе, испытывая удовольствие от своеобразного харакири. «Он боролся с собой»; «он обожает себя»; «он противен себе»; «он недоволен собой».

Эта часть учения Бруно вызывала обычно сплошное ликование, трудно сообразить, что так радовало и смешило слушателей. В ответ немедленно раздавался торжествующий хохот и гомон; некоторые вставали с мест и, прохаживаясь по доске, как по канату, покачиваясь, жеманно шептали: «Он обожает себя», «он презирает себя». Шарлотта, потная, неряшливая, со сбитым набок чепцом, прыгала на одной ноге, ликующе распевая: «В той чаще отчасти горилла горела от страсти». Аптекарь дрожащей рукой наливал себе рюмку под стойкой, держа бутылку как неприличную посуду. Карл или Хан сжимали свои темные кулаки над самым теменем Конрада и бубнили: «Он нашел себя», «он ищет себя». Матильда голосила: «Она презирает себя, она ушла в себя». Среди этой разнузданной толпы, казалось, только Бруно и Янина походили на существ, знакомых и родственных Конраду. Но стоило ему заглянуть в глаза расходившейся черни, как опять его поражала внятная тишина (и молчание) ледяной ночи, лившейся через край оттуда. А над головой повсюду под тяжелым потолком свисали рыболовные снасти, похожие на изделия гигантских пауков.

– Наше время – время излучений, – продолжал уверенно Бруно, – но вскоре наступит век света, уничтожающего все тени, объединяющего форму и сущность!

– Расскажи про немца с глазами, – просит мукомол, подмигивая окружающим. Его поддерживают разные голоса:

– Да, да, про немца, про ученого, ха-ха.

– Человек не должен подглядывать за собой в щелочку, – сразу начинал Бруно, – ибо тот, за кем он следит, и то, чем он подсматривает, да и самая щелочка, и манера воспринимать результаты – все это тот же нерасторжимый, неделимый, целый человек. Вы слышали, что кристаллик глаза, повинуясь законам оптики, должен переворачивать зрительный образ вверх ногами, – замедлял вдруг Бруно течение речи. Слушатели опять начинали хихикать, щелкать языками, делать смешливые, издевательские жесты. – Однако уже ребенок видит мир в соответствии с действительностью, – продолжал Бруно спокойно. Обитатели только потирали руки, трясясь от беззвучного хохота, предвкушая дальнейшее. – Немецкие ученые, люди прямолинейные, решили, что это объясняется практическим опытом живого существа. Младенец, дескать, воспринимает обязательно все наоборот, только постепенно, под влиянием толчков и пинков, он расставляет вещи по местам, в надлежащей перспективе. Нашелся даже один герой, профессор, который надел на глаза призму, переворачивавшую мир наизнанку, наглухо прикрепил бинтами эти очки и оставался в таком состоянии несколько месяцев. По мысли смелого экспериментатора, перевернутые предметы должны были после известного промежутка времени под влиянием непосредственного опыта опять занять свойственное им в пространстве положение. Но этого, однако, не случилось.

Вот такую немецкую глупость проделывает весь мир ежеминутно. Люди ошибочно воображают, что Я притаилось только за порогом кристаллика, где-то в мозгу, и регистрирует подаваемый ему извне образ. Какая подлая ложь! Я – и в оптическом нерве, и спереди кристаллика, да и сам кристаллик, по существу, – Я. Электрические, химические реакции клеток, ассоциации, отбор, интерпретация – все это части органического Я. Я не только вывод и осознание, но и путь со всеми многочисленными узлами.

То, что любит себя, и То, что любимо, и чем и как готово любить, все – одно нерушимое целое, уничтожаемое делением. Поэтому «люби ближнего, как самого себя» – только условный оборот речи, не отражающий последней реальности. Ибо в ту пору язык человеческий еще пребывал в младенческом состоянии.