Портативное бессмертие (сборник)

Эту мысль надо продолжить всячески вглубь и вдаль. Нельзя любить мир или Бога, если они в тебе и ты в них. Человек не может больше подсматривать в щелку и познавать Вселенную как чужое, внешнее тело. Отныне мы учимся постигать Бога и людей уже другими путями, вне разделения и отсечения. На одном конце прямой – интегралы, любовь и жизнь, на другом – дифференциалы, грех и смерть.

Пока мир разделен на Я и Ты, будут процветать жалость и жестокость, сомнения, страдания, идентификация, сочувствие, вздохи, преступления, казни и несовершенные попытки исправления. Но не будет единства, не будет любви, не будет Бога и света. В Мы Бог, и мир, и Я еще раз сливаются воедино. Это – личность. Так что со смертью личности кончается не только Я, но как бы и Бог, и мир: весь космос меркнет, меняется. Не человек умер, а целая вселенная.

И в мире, где единство любви – реальность, так неукоснительно и получается.

Много зла приносят старинные неточные выражения. Пора очистить допотопный словарь. Церковное «Верую» утверждает: «Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым». Здесь, надо полагать, подразумевается Творец космоса, постигаемого и не-постигаемого нашими органами чувств. А между тем упоминаются только глаза.

Искусство, наука, религия, философия в последнем счете должны раскрыть действительный мир и его Творца. Как параллельные линии пересекаются в следующем измерении, так на высшем уровне встречаются все течения творческого усилия. Сие есть программа, которую Мы предлагает народам.

– Я поддержу Мы, – шепчет Конрад, поправляя фигуры на доске. – Следует организовать комитет, а затем партию трансреального мира. Кто знает, быть может, Мы еще станет президентом Соединенных Штатов или его наставником.

– Это хорошо, – соглашается Мы. Народ кругом угрюмо молчит, темнея как-то изнутри.

Аптекарь еще больше зеленеет от страха и вопит:

– Вы тронули коня!

Конрад неохотно уступает, толкает фигуру на соответствующее поле через головы королевы, туры и пешки (опять удивляясь этому узаконенному чуду).

– Но почему президентом только Соединенных Штатов, а не всех Объединенных Республик? – недоумевает Бруно. – Суверенитет отдельного государства – абсурд, грех и пережиток.

– Это можно устроить, – опять шепчет Конрад, – у меня много влиятельных друзей.

Присутствующие с упрямыми лицами Каинов и тихими глазами игральных карт стягиваются петлей вокруг стола; шахматистам почти нечем дышать. Аптекарь истерически вскрикивает:

– А боль, что мудрый Мы скажет о боли и высокой температуре? О страданиях, корчах, рвотах, поносах… В ночные часы, когда все спят и только обреченный старается отгадать, что его ждет по ту сторону агонии.

– Боль и радость лежат на одной прямой, – охотно разъясняет Бруно; народ кругом отступает, лица смягчаются, некоторые начинают опять улыбаться и поддакивать. Конрад жадно ощупывает взглядом литую фигурку Янины, сидящую чересчур близко у ног учителя (ревность возбуждала в нем похоть). А Бруно продолжает: – Ощущение движется во времени, и, подобно настоящему мгновению, оно тоже – абстракция, хотя и весьма мучительная абстракция или нереальность. Настоящее движется между прошедшим и наступающим, оно тут и не тут, как летящая пуля. Обычно полагают, что прошлое позади, а будущее впереди. Но в таком случае все бы видели перед своими глазами будущее, а не прошлое! На самом деле человек не лицезрит свое будущее, а только – прошлое. Следовательно, прошлое впереди нас, а будущее – за спиной. В трехмерном плане это выглядит так: человек, чтобы продвигаться вперед, должен пятиться задом. (Бруно часто повторял эту мысль.)

– Что же, все мои ощущения – обман и фантазия?! – возмущается Аптекарь, меняя свои краски, как хамелеон (бедняга, вероятно, заболел разлитием желчи в связи с этими спорами).

– Нет, конечно, – успокаивает его Бруно. – Это только означает, что не следует делать последних решительных выводов на основании непосредственных восприятий.

– А бессознательное – иррациональное, вернее? – осведомляется Янина; Конрад с радостным удивлением пожирает ее глазами.

– Бессознательное вечно, оно существовало, может быть, еще до сотворения времени, здесь и начинается ускользающее, волнообразное море реальности.

– Что же служит нам верным компасом, ориентиром? – сердито спрашивает Конрад. В конце концов, он приехал сюда по делу, его друзья пропадают где-то в лесных дебрях, и эта болтовня начинает его утомлять.

– Только математически голые взаимоотношения, – отвечает Бруно своим грудным голосом, – чистая алгебраическая фраза без эмоций, интуиции, здравого смысла, линейной логики или предчувствий. Только эта стрелка компаса заслуживает доверия и ведет к Божественной реальности.

Янина встает и, перегнувшись через прилавок, высыпает из мешка на тарелку остатки изюма – с минуту перед глазами мужчин мелькают ее голые живые ноги с магическими круглыми стальными икрами. Бруно резко поднимается и довольно быстро направляется к выходу; народ, погуторив еще слегка, осушив на прощание стакан яблочной водки, тоже начинает расходиться из подвала.