Портфель капитана Румба

— А дома-то у него небось все на ушах стояли, — озабоченно заметил Генчик. — Искали, наверно.

— Сначала да… Однако вскоре Фомушка с пути прислал одно письмо, потом другое: не тревожьтесь, мол, начал самостоятельную жизнь. Но писал он с таким расчетом, чтобы его не догнали и не вернули… Сперва письма были с российскими штемпелями, потом с британскими и американскими…

— С американскими?

— Да… Сначала Фомушка плавал на английских парусниках и пароходах. И надо сказать, везде мальчишку брали с охотой. Потому что большой платы он не просил, хотел лишь как можно больше познать толк в морских делах. Скоро он умел не только драить палубу, чистить посуду на камбузе и заплетать пеньковые концы. Порой доверяли ему и вахту у штурвала. А среди штурманов находились неплохие люди, рассказывали любопытному пареньку кое-что о хитростях навигации…

В постоянных плаваниях Фомушка окреп, раздался в плечах. И выглядел года на два взрослее, чем был на самом деле.

Но забиякой не сделался. Осталась у него привычка в трудные моменты смотреть чистыми голубыми глазами и самым искренним тоном обещать: «Я больше не буду». Надо сказать, это часто помогало ему выпутаться из трудных положений.

Однажды, когда оформляли судовые документы, строгий портовый чиновник придрался: почему русский юноша оказался за границей без нужных бумаг? Кто он такой? И не удрал ли из дома?

«Я больше не буду…» — жалобно сказал Фома. Чиновник махнул рукой. А чтобы у парня больше не было неприятностей, в свидетельство записал не «Фома Иванович Сундуков», а «Томас Джон Сундуккер». Фамилия получилась на голландский манер. Фома не спорил. Лишь бы не списали с корабля! На этом корабле Фома собирался плыть в Америку…

Можно сказать, что здесь и кончаются детские годы Фомушки Сундукова. Дальше начинается история матроса и капитана Сундуккера, мореплавателя, искателя приключений.

— А вы про них расскажете, про эти приключения?

— Тебе еще не надоело слушать?

— Нисколечко! Вы будто книжку вслух читаете!

— Гм… немудрено. Я ведь так подробно копалась в прадедушкиной биографии, даже записи делала. Потому и говорю как по писаному… Но давай-ка сделаем перерыв. У тебя небось пальцы онемели и спина затекла.

— Маленько… Зоя Ипполитовна, а можно я еще посмотрю те… всякие морские вещи? И портрет…

— Конечно, Бубенчик…

2

Теперь Генчик разглядывал капитанские редкости не спеша и со вкусом. По очереди рассмотрел все гравюры и фотографии со старинными пароходами и фрегатами. Полистал толстую книгу «Лоцiя Балтiйскаго моря». На ее титульном листе был оттиснут штамп:

«Captain Thomas J. Sunducker»

Потом Генчик покрутил скрипучий такелажный блок, постоял перед сухой от старости картой Атлантического океана

(на ней были корабли с пузатыми парусами и колючая роза ветров); посмотрел в открытое окно сквозь медную раздвижную трубу. В старинных стеклах трубы дрожали радужные блики, но приближала она здорово! Листья на верхушке дальней яблони качались будто у самого носа Генчика.

— Зоя Ипполитовна, а кирпич этот откуда?

— О! Кирпич от фундамента дома, где Фомушка провел свое детство. К сожалению, дом не сохранился… А вот эта развалюха, в которой я живу… и которую, по правде говоря, очень люблю… принадлежала моему деду. Сыну Филиппа Ивановича Сундукова, старшего брата Фомушки… Филипп Иванович был совсем не такой, как Фома: о дальних странах не мечтал. Он после кончины отца своего Ивана Никодимовича унаследовал завод и продолжал дело. Характером он отличался добрым, жадностью не страдал, брату-путешествен-нику всегда старался помочь…

— А капитан Сундуккер бывал в этом доме?

— Один раз. Навещал племянника, Арсения Филипповича, моего деда. Тот тогда только женился, дом получил от отца в подарок. Была здесь целая усадьба… Но, к сожалению, фабрикантом Арсений Филиппович оказался никудышным, после смерти отца разорился. Только и осталось у него, что этот дом — почти пустой после распродажи имущества. Поступил дед на службу и кончил свои дни мелким чиновником железнодорожного ведомства. Было это перед Русско-япон-ской войной, когда моему папе Ипполиту Арсеньевичу шел всего пятый год. И осталась моя бабушка одна с четырьмя ребятишками. Кроме Ипполита, были десятилетний Федор да совсем маленькие близнецы: Костя и Лизочка… Как жить? Пенсия за мужа — крохотная. Стала бабушка сдавать комнаты небогатым дачникам, так и тянула семью до семнадцатого года.

Когда случилась революция, старшему, Федору то есть, было уже двадцать два. Из-за близорукости на фронт его, на Первую мировую войну, не взяли, служил он чертежником в литейных мастерских — это бывший завод его дедушки. И был там в подпольной организации, революционер, значит. И после переворота сделался у красных каким-то начальником… Поэтому, наверно, и дом у бабушки не отобрали. А еще, может быть, потому, что детишек много, да и бедность — пожалели. А кроме того, на отшибе дом-то, никому не нужен. Это уж потом дорогу проложили, а тогда было не подобраться… Ох, да что это я тебя своей родословной мучаю!