Портмоне из элефанта (сборник)

– Конечно… – тихо и проникновенно промолвил Ленчик, не особо рассчитывая на идентификацию гостями озвученного четверостишия, – конечно же, Мандельштам… Осип Эмильевич… – Он сделал маленький глоток и добавил: – Я исследую его много лет… Написать хочу…

Синхронно приоткрыв рты, семья следила за полетом исследователя, готовая в любой момент сорваться в овацию.

– А написать тоже стихами… – шепотом спросила Анечка, затаив дыхание, – хотите?..

– Скорее всего, да! – без раздумий на этот раз ответил самозваный поэт и снова налил из бутылки. – Я хочу выпить за твою прелестную маму, Анечка, – добавил он и внимательно посмотрел на Марину честными и печальными глазами. «Как хорошо, что е…ть ее не придется, – подумал он, не отводя от мамы глаз, – а то такие прилипают потом насмерть… Влюбчивые очень…» – И хочу сделать ей маленький подарок за то, что она воспитала такую… – «Как бы ее обозначить, интересно…» – подумал он, но верного слова подобрать не получилось и поэтому пришлось закончить фразу без обычной филиграни: – дочь!

Он быстро вышел из комнаты, отщипнул из пиджака сначала белую, а потом, передумав, – желтую цепочку и, войдя обратно, протянул ее Марине Дмитриевне:

– Это для вас… Венецианского плетения…

Последний лед был… Нет, не сломан… Взорван! Марина задохнулась от восторга, хотела что-то сказать… Но сил на отказ не хватило, и она быстро выпила свой фужер до дна…

…В двенадцатом часу ночи он постелил им в гостиной, так как Марина Дмитриевна, доверху заправленная составом из мартини, мартеля и спуманте, перемешанными в неравных долях с восхищением поэтом-искусствоведом и преклонением перед Осип Эмиличем, была не в состоянии адекватно прореагировать на неожиданное дочкино предложение убраться восвояси…

Ленчик же, устроив их на ночь, лег у себя в спальне и заснул как убитый…

Ночью он проснулся от странного копошения у себя под одеялом. Сначала ему почудилось, что это продолжение страшного вчерашнего сна – внезапно вспомнился затвердевающий по всему телу гудрон, – но это был не сон, а вполне конкретная явь. Ленчик откинул одеяло и обнаружил там, где-то в районе между коленями и пупком, неизвестную ему голову.

«Господи!» – пронеслось вихрем где-то рядом.

Но вихрь мгновенно улегся, потому что вдруг стало приятно и даже волнительно. Он почувствовал, как его просыпающуюся мужскую плоть кто-то осыпает нежными поцелуями и плавно втягивает в новое влажное пространство.

«Убьет меня мамаша… Точно… – подумал Ленчик. – Надо девчонку вернуть к матери, пока та не проснулась…»

Сил сопротивляться производимым в нижней половине тела действиям обнаруженной головы не было никаких, тем более что голова приступила уже к более активной и плодотворной фазе общения с его, Ленчиковым, другом детства и наверняка планировала подтянуть к вопросу все оставшиеся незадействованные части организма… Внезапно в спальне распахнулась дверь и зажегся верхний свет. Леонид Иванович и голова, оказавшаяся при свете совершенно голой Мариной Дмитриевной, испуганно уставились в проем двери. Там, упершись руками в бока, стояла голая Анечка с перекошенным от гнева лицом и смотрела на мать. Ленчика она как будто не замечала. Она резко подошла к кровати, злобно схватила мать за руку и сдернула ее на пол. Марина растерянно встала. Голые мать и дочь стояли друг против друга перед ошалевшим немного Ленчиком, каждая сверля соперницу глазами. Мать виновато моргнула и опустила глаза…

– Тварь! – крикнула Анечка и со всего размаху влепила ей пощечину.

Та дернулась, схватилась за щеку и выскочила из комнаты. Анечка вышла вслед за ней и хлопнула дверью в спальню. Через несколько минут снова хлопнула дверь, на этот раз – входная…

«Даже Витек мой не поверит, разведчик бля… – подумал Ленчик. – Потому что, когда…»

Достроить гипотезу он не успел. Дверь снова открылась, и голая Анечка решительно, при полном свете направилась к поэту. Она неловко забралась на него верхом и впилась неумелым поцелуем в Ленчиковы губы. Анечка оказалась девушкой…

Утром он встал непривычно для себя рано, напоил Анечку кофе и отвез домой, на ВДНХ. Он нежно поцеловал ее в лоб на прощанье, она прильнула к нему и заплакала.

– Ну что ты, котенок… – погладил он ее по голове, – все же хорошо было, да?

– Только бы она не узна-ала-а… – сквозь слезы промычала Анечка. – Вы совсем даже не знаете, какая она-а…

– А какая? – так, без особого интереса, спросил Ленчик, украдкой посматривая на часы.

Через полчаса у него была стрелка на Рижской, с пьянчугой-реставратором – надо было забрать от него последнюю Богоматерь, девятнашку. Он специально приурочил стрелку под ВДНХ, разбудив художника поутру.

– А такая… – Анечка вытерла слезы, – она в МВД работает, майором по бандитам…

– Кем?!. – вскричал Ленчик, забыв про изящный слог. – По кому?..

Анечка посмотрела на поэта, удивляясь такой бурной реакции:

– Ну по жуликам там… всяким… А чего?