Портмоне из элефанта (сборник)

Внезапно он поднялся с места и пошел по своей аллее, к выходу на главную… Он шел, не зная еще куда и зачем… и вышел с другой, не ближней стороны его аллеи. Глаз его уперся в высокую кованую ограду, что опоясывала пространство, объединившее четыре могилы с роскошными беломраморными постаментами. Пространство это было притянуто к крайней из могил и нагло выпирало дальше, захватывая пешеходную часть главной аллеи, там, где ходят посетители. В прошлом году этих могил здесь не было. Он взглянул на постаменты…

На каждом из них красовалось по портрету. Портреты были высечены по мрамору с ювелирным качеством исполнения и принадлежали молодым парням примерно одного бандитского возраста. «Прощай, Витек…» – было высечено ниже первого портрета.

– Мрази… – с глухим раздражением попытался перевести он стрелку в белокаменном направлении. – Уроды… – со злостью добавил он, адресуя это неизвестно кому – то ли пострелянной братве, то ли могильным властям, выделившим явно взяточный кусок земли на старом кладбище.

Легче не стало… Следующие полчаса, забыв про боль в желудке, он как сомнамбула бродил по кладбищу в поисках спасительного решения, но оно не приходило. Как дальше жить, он не знал… Герман поднял голову и встретился взглядом с Полуабрамовичем. Он совершенно не помнил, как вновь оказался у своего участка…

– Здравствуйте!..

Гера вздрогнул и оглянулся. В глазах его застыла тоска, сирена в животе заработала по новой…

На него смотрела девушка лет двадцати, в потертых джинсах и скромной курточке, тоже не последнего образца. Девушка была некрасивой, но с каким-то очень добрым и, несмотря на возраст, материнским лицом. В руке она держала полиэтиленовый пакет.

– Вы к нам? – вежливо обратилась она к Герману. – Ну, то есть к нему? – она кивнула на памятник. – К Борисоглеб Карловичу?

– Нет, я ваш сосед, – хмуро ответил Гера и кивнул на свой участок, – через ограду.

Девушка улыбнулась:

– А то мы столько лет ходим ухаживать и еще никогда никого здесь не видели… Как они уехали…

– Кто уехали? – злясь на самого себя, зачем-то спросил Гера. – Когда уехали?

Девушка охотно продолжила:

– Да Полуабрамовичи… Они уж лет как двадцать уехали… В Германию, насовсем. Потому что думали – евреи, а оказалось – немцы… А мы их соседи были и сейчас там живем. Они уехали, я еще не родилась… И они нам с тех пор посылки шлют к ихнему Рождеству. У нас это – до Нового года. Ну, чтобы мы ухаживали за их дедушкой… – она снова кивнула на памятник. – А он, между прочим, хоть немцем был, а работал батюшкой по еврейской вере, раввином, по-ихнему… – Она сверилась с тусклыми золотыми буквами Геркиной фамилии, что видны были с его мраморного куска, и добавила: – И по-вашему тоже… И, говорят, очень всем помогал…

Герман слушал вполуха, но что-то его не отпускало в этом странном рассказе юной соседки по могильной ограде.

– А Клара Борисоглебовна умерла два года назад, – продолжала словоохотливая девушка. – А сын ее, герр Карл, все равно нам подарки шлет, до сих пор. И мы тоже ходим…

«Сплошные Карлы да Клары… – подумал Гера. – Идиотизм какой-то, двойной херр… – неожиданно вспомнился хозяин первых апартаментов в Германии. – А может, тот самый?..»

– В последний раз конфеты прислал, «Клубника в шоколаде» назывались, мы раньше таких никогда не пробовали… – закончила короткое повествование девушка. – Просто объеденье.

Между тем она перевернула сумку и вывалила на землю огромный кусок полиэтилена – укрывать Карлыча на зиму. Вместе с прозрачным покрывалом на землю вывалилась пустая литровая банка с крышкой и журнал «Спид-Инфо» с эстрадной певичкой на обложке. Певичка была в крохотных трусиках и с голой, накачанной чем-то нечестным грудью. Правой рукой она поднесла ко рту огромную клубничную ягоду и томно приоткрыла ротик в предвкушении будущего удовольствия. Банка от толчка об землю перевернулась, сделала два оборота по дорожке и замерла этикеткой вверх. Строго говоря, белый бумажный прямоугольник, вырезанный из тетради в клеточку и наклеенный на баночный бок поверх фабричной бумажки, этикеткой не являлся. Но зато самодельная этикетка эта несла информацию не менее важную и одновременно пугающую и обнадеживающую, чем этикетка фабричная. «Клубника протертая, 1995» – сообщала тетрадная бумажка. И выведено это было… Любовь-Петровниной… маминой рукой…

Гера вздрогнул.

– Откуда у вас эта банка? – спросил он девушку, затаив дыхание в странном предчувствии.

Девушка смутилась:

– Я… это… нашла ее… Там… – Она неопределенно махнула рукой в сторону.

– Где?!! – неожиданно для себя самого громко и резко вскрикнул Гера.

Девушка сжалась и испуганно посмотрела на Германа:

– Ну, там, у входа… А чего?..

– Пошли! – заорал он. – Покажешь! – И потащил ее за руку в сторону главного входа.

Через пять минут они стояли около кучи кладбищенского мусора вперемешку с опавшими листьями.

– Здесь… – все еще находясь в испуге, указала на кучу девушка.